Жила-была в церкви хорошая мышка,
Не грызла просфор и алтарных свечей.
Любила послушать молитвы малышка,
Мечтала о крошечках из куличей.
(Т. Дашкевич. «Об одинокой мышке»)[1]
Начинается сказка сказываться. Не про сивка-бурка вещего каурка, не про Кащея Бессмертного, не про Иван-царевича и царевну-лягушку, а про мышку-норушку. Да не про простую мышку, а про церковную. Хотя про церковных мышей уже столько сказок сложено — всех не пересказать. Будто бы бедны они как... как церковные мыши, только о крошечках от куличей и мечтают. Будто бы больше всего на свете любят они молитвы послушать и при этом даже земные поклончики кладут, особенно на своей любимой молитве «подай, Господи»... чему был свидетелем церковный сторож Ермолай Антипыч. Что просфор и алтарных свечей они не грызут, поскольку к святыне великое почтение имеют. И что церковные мыши на своих серых-хвостатых полевых и амбарных братьев и сестер лишь внешне похожи. А на самом деле это особый вид мышей. Так сказать — Федот, да не тот... одним словом, и вовсе Богдан[2].
Вот такие сказки-побаски про церковных мышей люди сказывают. А теперь, народ честной, послушай-ка мою сказочку. Буде же не по нраву она кому придется — не обессудьте, люди добрые. Ведь не зря говорится, что сказка — ложь...не солгать — так и правды не сказать. А что в этой сказке правда, а что — выдумка — сами рассудите.
* * *
Жила-была на свете мышка. Самая обыкновенная мышка: серая шкурка, четыре лапки, востренький носик да длинный хвостик. Шмыгала мышка по сусекам и амбарам, еду себе промышляла, ни о чем другом не помышляла, кроме хлеба насущного. Да как-то раз чуть сама не угодила на обед коту Котабрысу. Только тем и спаслась, что забежала в Н-скую церковь (благо, по летней жаре дверь открыта была), да схоронилась под свечным ящиком. А как раз в ту пору стоял у свечного ящика алтарник Петр, да вел со свечницей Ольгой пространную беседу о ценах на требы. А у алтарника Петра глаз зоркий, наметанный — любой непорядок в храме заметит! Увидел он, как мышка под свечной ящик юркнула, да и говорит Ольге:
— Глянь-ка, мышь!
А свечница Ольга страсть как мышей боялась! Выскочила она из-за свечного ящика и ну на помощь звать! На крик ее сбежались и уборщица Нина, и казначея Алла, и псаломщик Юра, и регент Диодор Борисович, и старухи-прихожанки...все, кто в ту пору в храме был. Столпились у свечного ящика и давай судить да рядить:
— Неужто и впрямь мышь в храм забежала?
— Точно! Да не мышь, а вот такая здоровущая крыса. Сама видела...
— Охти! Крыса, да в храм! Не иначе, как знамение! Только к чему бы оно?
— Вот искушение-то! Теперь она все свечи погрызет!
— Да что там свечи! Говорят, крысы больше всего купюры любят...
— Не купюры, а проводку!
— А я говорю — купюры!
— Да полно вам спорить! Разжужжались, как навозные мухи! Дело делать надо! Где у тебя веник, Никандровна? Сейчас я эту крысу веником шугану!
— Не веником ее надо шугать, а шваброй! У швабры ручка длинней!
— Нет, веником лучше!
— Нет, шваброй! Уж я-то получше твоего знаю!
Тут подошел к спорщикам сам настоятель, престарелый отец Иоанн.
— Это что вы тут, братие и сестры, расшумелись? — спрашивает. — Разве так подобает себя в храме вести? Или забыли, что Господь сказал: «дом Мой домом молитвы наречется...»[3]. А вы во что его превращаете? А ну, говорите толком, что случилось?
— Да вот, батюшка, мышь в храм забежала. — отвечает алтарник Петр. — Под свечным ящиком, спряталась, негодница. А мы тут решаем соборне, чем ее оттудова лучше прогнать: шваброй или веником. Шваброй, вроде, сподручнее будет. У нее ручка длинней. А как Вы благословите, отче?
Поглядел на него отец Иоанн, покачал сокрушенно седой головой, да и говорит:
— Эх, Петр-Петр! Экий ты жестокосердый! Божию тварь, да шваброй! Разве ж это по-христиански? А помнишь, что Господь сказал: «приходящего ко Мне не изгоню вон»[4]? Опять же о том помысли, сколь эта мышка умнее иных людей, что за всю свою жизнь дорогу к храму не отыщут. А вот она ее нашла... вернее, ее сюда Господь привел. А, коли так, вправе ли мы ее гнать? Пускай у нас живет. Ей ведь тоже есть-пить надо...а Господь всех нас прокормит. У Бога щедрот много.
— Как благословите, отче. — молвил алтарник Петр. А что ему еще оставалось? Как говорится, аще изволит настоятель, творит...елико хощет. Вот и сейчас единым словом претворил амбарную мышь в мышь церковную. Прямо как порося в карася. Чудо, да и только!
Чудо, воистину чудо! Да только дальше еще чудеснее было. Как ушли люди из храма, вылезла мышка из-под свечного ящика. Осмотрелась, принюхалась. Свечной огарок погрызла. В корзину для приношений, что на кануне[5] стоит, нос сунула. На церковную кухню заглянула. Весь-то храм обежала да облазила, все-то обнюхала, все-то на зуб перепробовала. И поняла, что не стоит ей в амбар возвращаться. То ли дело в церкви жить! Тишь-гладь-благодать! Ни тебе мышеловок, ни крысиного яду, ни кота Котабрыса! А место-то какое хлебное — просто ни в сказке сказать, ни пером описать!
Оно и верно, церковь — место хлебное. Не верите: сами придите в храм да посмотрите, сколько хлеба люди на канун кладут. Может, потому, что у них лишь на хлеб денег и хватает. Только где мышам это понять?
* * *
С тех пор и стала мышка в храме жить-поживать и, так сказать, воцерковляться. Благо, никто ее оттуда не гнал. Напротив даже, отец Иоанн по доброте сердечной всегда ее привечал. Уж больно умиляло старика, как мышка, едва его завидит, сразу на задние лапки встанет, а передними к нему тянется, словно благословения просит. Улыбнется настоятель, даст мышке сухарик, а прихожанам своим скажет наставительно:
— Древле при великих отцах-пустынниках жили дикие звери, их молитвой укрощенные. А мы малые да немощные, оттого у нас не львы, не медведи, а токмо мышеньки...
Так его прихожане за глаза и прозвали: «отец Иоанн с мышкой». И норовили его любимицу то кусочком сыра угостить, то семечками, а то и мармеладкой. Даже если сами мышей на дух не переносили. Ведь это же не простая мышка, а настоятельская любимица. А по хозяину не то, что мышке — и собаке честь!
Неудивительно, что в недолгом времени стала мышка вести себя в церкви по-хозяйски, как подобает особе, к отцу настоятелю приближенной. Перво-наперво всех своих родичей при храме пристроила. Мол, грядите сюда, братие и сестры! Здесь житие мирное, сытое да привольное, а я при здешнем самом главном важная персона, стало быть, что вокруг церковное — все вокруг мое! А теперь будет и ваше!
Обрадовались мыши, что нашлось такое место, где заживут они в спокойствии, в почете да в сытости, и всем миром перебрались из амбара в храм. Поначалу в церковном подполе поселились, а как там обжились да расплодились, стали на свет Божий вылезать да по храму бегать, еду себе промышлять. Мышам пожива, да людям соблазн! А прежде всего — алтарнику Петру, который всякий непорядок в храме примечал да исправить норовил. Разумеется, с благословения отца Иоанна. Вот и пошел к нему Петр на борьбу с мышами благословения просить:
— Батюшка! — говорит. — Похоже, ваша мышка к нам в храм других мышей привела. Сегодня в ризнице двух видел...не ровен час, облачения погрызут! Благословите, батюшка, мышеловки поставить! Я их живо отсюда повыведу!
— Что ты, что ты, Петр! — отвечает отец Иоанн. — Где же твоя любовь? Об облачениях печешься, а о Божиих тварях не милосердуешь! Разве это беда, что за одной мышкой и все ее сородичи к нам в храм пришли? Значит, это она их привела, дабы и они могли познать и восхвалить Творца своего. Да куда до нее иным нашим православным миссионерам! И тебе у нее любви к ближним поучиться не мешает. А то от таких ревнителей не по разуму, вроде тебя, люди не в храм идут, а из храма бегут!
— Простите, отче. — только и вымолвил Петр. А что ему еще оставалось делать? Ведь, как учат святые отцы, хороший послушник должен знать только два слова: «благословите» и «простите». А Петр неукоснительно следовал святоотеческим советам. Вот и сейчас, коли не благословил настоятель, что надо сказать? «Простите, батюшка!»
А тем временем мыши, волю почуяв, так осмелели, что не стало от них людям в церкви ни прохода, ни житья. Пойдет свечница Ольга в кладовую за свечками да иконками, а там мышата в чехарду играют! Принесут люди в церковь хлеба, на канун положат, а к концу службы от него только крошки останутся — все мыши подъедят. Захочет прихожанка рубль-другой в церковную кружку опустить, сунет руку в карман, а там — мышь! И везде-то мыши, и всюду-то мыши! И поди их тронь, если все они настоятельской мышке родней приходятся! Боязно... Только одно и остается — в другие храмы податься.
Вот и стал народ из Н-ского храма уходить, куда глаза глядят. И первой ушла свечница Ольга. Да и как ей было не уйти, если однажды утром открыла она свечной ящик, а оттуда мыши как повыскочат...а купюр в ящике нет как нет, одна мелочь осталась! Все купюры мыши сгрызли — только ответ за пропажу денег держать не им, а Ольге... Вслед за Ольгой ушла казначея Алла: нет денег — нет и казначеи. А вскоре покинул храм и регент Диодор Борисович. Что ж ему еще оставалось, если мыши, опустошив свечной ящик, принялись за церковные книги да ноты, и вскоре их одолели, оставив безутешному регенту лишь несъедобный камертон! За регентом последовали и псаломщик Юра, и уборщица Нина, втайне от отца Иоанна героически, но безуспешно гонявшая веником обнаглевших мышей, пока в один злосчастный день они не сгрызли ее оружие до последнего прутика. И обезлюдела Н-ская церковь, заполонили ее мыши...и что с ними поделать?
Долго думал алтарник Петр, как беду избыть, долго Бога о вразумлении молил. И наконец, подал ему Господь «мысль благу»...
...Как-то раз, рано утром в воскресенье, шел отец Иоанн в храм Литургию служить. Глядит, а у церковных ворот его Петр поджидает. А в руках у него — зверь-зверище, зеленые глазищи, пушистые усищи, острые когтищи...сам кот Котабрыс!
— Благословите, отец Иоанн! — говорит Петр. А сам кота под благословляющую настоятельскую длань подставляет.
— Это что ты мне этого зверя под руку суешь? — спрашивает отец Иоанн. — Это что такое?
— Как что, батюшка? — отвечает Петр. — Это котик... И ведь, смотрите, какой разумный: сам дорогу к храму нашел. А ведь иные люди всю свою жизнь этого сделать не могут. Не иначе, как Господь его сюда привел. Позвольте, отче, ему жить при нашей церкви. Как-никак, он — Божия тварь, тоже есть-пить хочет... А если он у нас во славу Божию потрудится — мышек половит — так ведь котам это делать Сам Господь повелел! Благословите, батюшка!
Примечания:
[1] Данная сказка ни в коей мере не является пародией на цитируемое стихотворение известной детской православной поэтессы. На это, в частности, указывает, ее заглавие.
[2] Имена Федот (Феодот) и Богдан одинаково означают: «Божий дар».
[3] Мф. 21:13
[4] Ин. 6:37.
[5] Канун (канунник) — панихидный столик, возле которого обычно стоит корзина для приношений «на помин усопших».
Оставить комментарий