Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Художник Сергей Кулина
Что такое друг? Это другой, у которого можно спросить совета как у бога. Это другой, через которого можно поговорить с Богом, т.е. это человек, который любит тебя настолько, что в нём может подавать весточки о Себе Бог. Бог, который в нас.
Друг — это тот, кто смотрит на меня глазами Бога.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Христос в нас лишь пока мы Его отдаём — другим. Беречь в себе Христа — неустанно отдавать Его, раздавать, чтобы умножалось в нас Христово, чтобы рос и жил Христос в нас.
Человечность — всегда подвиг, ибо она растёт из Бога. Христос подарил её нам своим подвигом, и усваиваем её мы только посредством подвига — возвышения над самим собой, преодоления своей малости и ограниченности.
Раб стремится поработить (такова его природа), свободный стремится освободить.
Кто верит во Христа и силу Христову, кто знает, что по-настоящему злы очень немногие люди, тот понимает: средний, т.е. ещё не добрый и не злой человек попадает в злые только потому, что злые активничают, а добрые — пассивничают. Ибо встреча с Истиной, со Христом, неизбежно преображает человека — «вербует» его, кроме редких случаев упорного богопротивления, которые единичны (и которые следует оставлять Богу).
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
Вся суть человеческой природы в словах «что отдал, то твоё». Человек — пуст, он усваивает лишь отдавая, потому что то, что сумел отдать — только и есть усвоенное, а всё по-настоящему усвоенное стремится быть отданным.
Что такое друг? Это другой, у которого можно спросить совета как у бога. Это другой, через которого можно поговорить с Богом, т.е. это человек, который любит тебя настолько, что в нём может подавать весточки о Себе Бог. Бог, который в нас.
Друг — это тот, кто смотрит на меня глазами Бога.
Что я должен другому? С одной стороны — никто никому ничего не должен. Однако с другой — звание человека меня обязывает и приглашает, призывает к соответствующему мышлению и действию (это и есть человек — определенный функционал), и вопрос в том, беру я на себя эту роль или нет, принимаю на себя право и возможность быть человеком или отказываюсь. И если принимаю, то из этого следует, что я должна другому человека. Причём в себе и в нём (они всегда сопряжены). Иначе невозможно быть человеком.
Если встанет выбор: спасать себя ценой утраты поэзии в себе или, наоборот, спасать поэзию в себе ценой собственной гибели — что правильнее выбрать? Что лучше?
Ответ не так прост. На самом деле я — это и есть поэзия, всё остальное во мне — биоробот, набор инструментов и социальная машина. Изъятие поэтического из человека — это разновидность казни.
У всякого человека по большому счёту есть только одна валюта — судьба, и ею он расплачивается и за свою любовь, и за свою нелюбовь.
Христос в нас лишь пока мы Его отдаём — другим. Беречь в себе Христа — неустанно отдавать Его, раздавать, чтобы умножалось в нас Христово, чтобы рос и жил Христос в нас.
Человечность — всегда подвиг, ибо она растёт из Бога. Христос подарил её нам своим подвигом, и усваиваем её мы только посредством подвига — возвышения над самим собой, преодоления своей малости и ограниченности.
Раб стремится поработить (такова его природа), свободный стремится освободить.
Кто верит во Христа и силу Христову, кто знает, что по-настоящему злы очень немногие люди, тот понимает: средний, т.е. ещё не добрый и не злой человек попадает в злые только потому, что злые активничают, а добрые — пассивничают. Ибо встреча с Истиной, со Христом, неизбежно преображает человека — «вербует» его, кроме редких случаев упорного богопротивления, которые единичны (и которые следует оставлять Богу).
Чужая душа никому не нужна только потому, что и своя собственная не нужна.
Вся суть человеческой природы в словах «что отдал, то твоё». Человек — пуст, он усваивает лишь отдавая, потому что то, что сумел отдать — только и есть усвоенное, а всё по-настоящему усвоенное стремится быть отданным.
Чтобы понять своё время, необходимо усилие, понимание того, что понять время — это задача, необходимость, ибо иначе и мышление, и движение будут неверными, ошибочными. Но кроме усилия, вероятно, нужно что-то ещё. Быть может, искренность, детскость, состояние незнания...
Постмодерн похож на юродивого: он глумится над глупостью человеческого мира, разрушает обывательскую веру в свою абсолютность и самодостаточность, веру в свою ничем не обоснованную хорошесть и устойчивость своей жизни. Ценности? Они поруганы людьми, а не Постмодерном
Философы говорят, что мы живём во времени, для которого уже нет времени, т.е. когда история закончилась. В таком случае у нас весьма удобное положение на стреле времени — мы можем охватить взглядом некое культурно-историческое целое. Достаточно сформулировать ключевой вопрос, а затем в его фокусе оглядеть уже пройденный путь, чтобы понять важное для нас сегодня.
Внутренний человек похож на дом, на многоэтажку, спрятанную от внешних взоров. Но её надо ещё обнаружить каждому из нас. Внешний человек живёт как бы кожей, он весь сосредоточен на внешнем. Потому и чувствует себя неприкаянным, пока не найдёт свой дом внутри себя. И беда, если он сочтёт домом какую-то внешнюю вещь, идею, прилепится всецело душой к чему-то мелкому, временному, ветхому.
Мужчина и женщина — партнёры, половинки единого целого, обретающие полноту в браке. Они дополняют друг друга, а потому наделены различными природными талантами, дарами Творца, свидетельствующими о предназначении. Так, из-за высокого уровня тестостерона, кожа мужчин на 30% толще и плотнее женской. Можно предположить, что мужская толстокожесть — природное свидетельство того, что мужчина призван к внешнему служению: он защитник семьи от внешних угроз...
Это было в конце 80-х или в начале 90-х — точно не помню. Я была юной девушкой, но всматриваться в людей любила уже тогда, ведь нет ничего более интересного, неисчерпаемого в своём разнообразии, чем калейдоскоп лиц и характеров человеческих. Моё внимание привлёк пассажир метро, над которым пришлось висеть. Молодой человек чувствовал себя неловко.
Удивительный день, постоянно попадаются красивые люди и парочки. Особенно умиляют мужественные юноши с целомудренным трепетом относящиеся к своим спутницам. Напротив сидят парень и девушка: он что-то читает, а она, слегка наклонившись вперёд, дремлет. Устала, но на плечо, видно, лечь ещё не решается (а может по-женски хитро просится). Он заметил её склонённую голову и...
Уста полные жизни: жаждущие, устремлённые, ищущие. Им бы впиваться с нежностью в губы любимой. Им бы целовать своего малыша, растворяясь в любви к нему. Но уста эти принадлежат юноше, идущему на фронт, спешащему заслонить от беды своих любимых. Есть в этом что-то равно страшное и прекрасное — разрывающее душу надвое. Страшное, потому что может не исполнится должное, самое важное, ради чего живут. Словно птицу на взлёте кто-то остановил, перекрыв путь в небо.
Человек — не забор, незачем его красить в какой-то цвет, нельзя к нему и относиться, как к покрашенному в один цвет и, главное, сам человек не должен так к себе относиться. А то ведь, порой, и хочется видеть в человеке — человека, общаться с ним — как с человеком, а он в себе только забор и видит.
Великий, вместивший в себя многое и многих, вместивший высокое и великое. Великий, потому что тебя хочется величать в знак благодарности за то великое, что я беру у тебя. Великий, потому что причащаешь великому, научаешь величию. Великий — потому что величаешь и приумножаешь всё вокруг.
На автобусной остановке никого. Рядом с ней могли бы оказаться люди, и ей бы очень хотелось этого. По случаю она принарядилась: надела яркое красное платье — когда-то ей шёл красный, и новые бусы. Старость — не радость... Бусы сверкают на солнце, словно ожерелье из слезинок. Её сердце жаждет полноты — ему мало жизни, мало страсти, мало красоты, мало внимания... Бусы призывают радость.
Человек по природе — вопрошающий. Он — пустой сосуд, наполняющийся тем или иным содержанием, в зависимости от своего вопрошания. Говорят, для появления великих поэтов и писателей необходим великий читатель*. И, наверное, дело не в том, читают этого автора или он пишет пока в стол, важно наличие такого читателя в принципе.
То, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим. Чей-то взгляд ограничен дверцей его холодильника или, в крайнем случае, входной дверью в его дом. Другой видит город, в котором живёт, и людей, которые рядом живут и работают.
Никак меня не отпустит мировая скорбь, ухватила за горло и держит. Сердце вот-вот разорвётся на множество мелких кусочков. Ох, уж это сердце! До всего ему дело...
Ну, живи ты себе как люди живут: радуйся, путешествуй, кушай удовольствия всех мастей, резвись! А оно, глупое, плачет. Глупое, глупое сердце...
Кладу на стол ручку, а вместе с ней и тень её кладу. Тени в нашем мире всегда преследуют предметы. Но далеко не всегда тень легко обнаружить. Надо хорошо высветить предмет, чтобы заметить и его тень. Тени прячутся, они не любят выставлять свою теневую суть напоказ. Теням хочется казаться предметами.
Искренность — благословение и проклятье. Быть иль не быть тебе? Странный вопрос: если можно не быть, то какая же это искренность? Искренность — это неспособность к лукавству, даже когда оно необходимо. Искренность — это открытость. Но как глуп хозяин дома, держащий свою дверь всегда нараспашку? Глуп, ужасно глуп. Но и свят: свят детскостью, прямодушием — его путь к Господу прям. Душа без маски — вот что такое искренность.
Человека видно по рукам. На них остаётся след от всего, что делает человек. Пишет ли он анонимки, кляузы или оды прекрасному — всё знают руки. Они — как ветви дерева, стремятся к солнцу человека. А солнце — у каждого своё. Один всего себя отдал искусству (неважно, какому), и его руки верно служат высоким устремлениям своего господина. Другой — всецело отдан интригам, задача его рук всегда — грести под себя.
«Посмотри! Посмотри на меня!» — кричала Добродетель одного человека. Но мне хотелось отвернуться или хотя бы зажмуриться.
«Посмотри на меня!» — умоляло Горе другого. И я смотрела, чтобы утешить и обласкать его. Но Горе тут же срывало маску и оказывалось Тщеславием. «Ну, посмотри же на меня!» — требовала Гордость третьего. И я бежала прочь, чтобы не видеть и не слышать.
Глаза мои, вы слишком много плачете! Быть может, вы не так или не туда смотрите? Неужели мир настолько полон скорбью? Неужели так мало в нём осталось подлинной красоты и доброты? Поглядите внимательнее вокруг, поищите их в среде людей, ибо нет ничего прекраснее на земле, чем добрый, красивый человек. Он блистает чистотой, словно лилия небесная.
Жизнь — это движение и постоянное перемещение. Разные маршруты — разные трамваи. Правда, с возрастом появляется всё больше трамваев, на которые ты не успеваешь, которые уходят без тебя. Вот, вроде, знаешь: сейчас два квартала налево, потом прямо — совсем немножко, — и ты достигнешь цели. Надо только вовремя сесть в нужный трамвайчик. Ты спешишь, надеешься, гонишь себя вперёд, задаешь себе задачки, подстёгиваешь себя обещаниями, разными хитростями загоняешь себя в обстоятельства, когда опоздание смерти подобно.
Жил человек, который не отличал себя от слов. Он думал словами, говорил словами, питался словами, радовался словами, страдал словами, ненавидел словами, дружил словами... И чего он только ни делал словами и со словами! Он говорил очень, очень много и часто понапрасну. Говорить было его смыслом, его делом, его страстью, его жизнью. Порой его пытались заткнуть, как фонтан. Но слова лезли у него из глаз, из ушей, изо рта... Страшное было зрелище! Человек жил только словами. Ему казалось, что пока он говорит, пока и живёт.
Женился ноутбук на аккумуляторной батарее. Выбирал самую-самую: высококачественную, высокопродуктивную, высокоэффективную, с большим внутренним объёмом и потенциалом. И всё для того, чтобы питала она его как можно лучше и как можно дольше. Без подзарядки.
Пятилетний ребёнок играет в песочнице: самозабвенно, закусив губку, забыв совершенно об окружающем его мире взрослых. Тут к нему подходят какие-то дяди и тёти с умными лицами, пристально рассматривают его и, всё равно не видя, кто перед ними, спрашивают: — Чем это вы тут занимаетесь? Что продаёте?
Этим привычным вопросом, чисто «гороскопическим» на первый взгляд, может задаться и христианин, если только размышлять он будет о древе, которое внутри нас. Не размышлять о нём, пожалуй, опасно и даже преступно. Внутри каждого из нас растёт и развивается дерево.