«Мое дело говорить истину»

Сократ
Сократ

Как начинается «Апология Сократа», его защитная речь перед часом, когда его приговорят к смерти или оправдают? Хотя конечно нам никто не запретит и этот сюжет тоже считать завлекающим приемом, риторикой или филологической забавой. Самая бесстыдная ложь обвинителей, говорит Сократ, будто я искусный ритор, δεινὸς λέγειν, ῥήτωρ, мастер слова (17 b). Это злейшая клевета на меня. Мое дело говорить истину εἰκῇ (17 c). Εἰκῇ означает «как придется, как попало» ; «как Бог на душу положит», сказали бы мы. Дальше у Сократа: ἐπιτυχοῦσιν ὀνόμασι, какими случится именами, какими подвернутся словами.

Любопытствующий слушает и говорит про себя: ну и лукавишь ты; мы-то знаем, видели, и нам объяснили, какой ты мастер слова, какой ритор, как любишь и умеешь позабавиться словом. Помним, помним: уверять, что неумел в речах — известный риторический прием.

Нет, Сократ продолжает: «Да и недостойно, люди, в моем возрасте, словно подростку, лепя слова […]» «С сочиненной речью» здесь не совсем точный перевод. Πλάττειν λόγους, буквально «вылепливать речи», значит выдумывать, вымышлять, в техническом словаре риторов — причесывать, украшать.

Ну, допустим, старик Сократ, пожалуй, действительно уже не будет забавляться словами, уступаем мы. Тем более под угрозой смертного приговора. Но ведь как забавлялся, как играл. Признайся, ведь ты всё-таки софист, ритор. Никуда не денешься. Ведь красиво говорил, с удивительным искусством слова?

Словно слыша нас, Сократ кричит: никогда, ни раньше, ни теперь мое дело не имело ничего общего с искусством построения речей. Это ложь, тянущаяся за мной издавна, будто я «умею слабые словесные доводы сделать сильными» (18 b). Только трудно мне заставить вас в это поверить, потому что с детства в вас въелось другое убеждение, будто всё сводится к умению представить дело. Его, конечно, всегда можно представить по-разному, повернуть так и по-другому; можно вот и сейчас доводы обвинителей представить в другом свете. Но я не имею и никогда не имел к такому занятию отношения, я о другом: мое дело просто говорить истину.

Поговори еще, улыбаемся мы. Каждый себя оправдывает, и вот ты придумал всем оправданиям оправдание: ты один из всех, видите ли, говоришь истину. Говори лучше о деле; тебя обвиняют, оправдывайся, ты не почитал богов.

Но первый свой в жизни шанс говорить перед народом с реальным шансом уйти от обвинения Сократ расходует всё на то же. Он знал, что его изображают софистом и вроде софиста; никогда не находил, кому и как возразить; теперь вот не нашел лучше места и времени сказать: мое дело не риторика, а истина. Не надо смущаться здесь сходством с Евангелием. Большинство судивших Сократа действительно отмахнулось от него, как позднее Понтий Пилат отмахнется от Назарянина. Что есть истина?

Теперь Сократу совсем нечего сказать. В который раз он повторяет, что против клеветы, будто он искусник слова, у него нет ничего, кроме истины; истину, и даже «всю истину» (20 d) он обещает сказать, а ни на что другое не способен.

Ничего, кроме «всей истины», у тебя нет. Что за претензия? Не смешно ли среди взрослых людей уверять, что у одного тебя истина, да еще и «вся»?

Снова Сократ будто слышит нас. Он говорит удивительную вещь: «Пожалуй, я покажусь кому-то шутящим, играющим, забавляющимся, и всё-таки хорошо знайте, я скажу вам всю истину».

Предупреждение «не подумайте, что я шучу», означает, что Сократ знает, за кого его примут: за юмориста, παίζων. Что же это за обреченность такая! Человек стоит перед судом под угрозой смерти и всё равно говорит не по форме, не встает в позицию защиты; как раньше обращался к людям на площадях, рискуя задеть, так и продолжает; и как раньше наживал друзей и врагов, так и теперь. Только на этот раз окончательно выяснится, кого больше, любящих его или ненавидящих.

*

Старик просит в простоте, не умея быть убедительнее: прошу вас, поверьте, что я не шучу, что говорю одну чистую правду. Люди слышат крик идущего на смерть, который, как может, говорит лучшее, что знает. Они всё равно не могут решить, литературная ли это игра, не только игра или совсем не игра.

*

В каком смысле Сократ по словам обвинителей портил афинских молодых людей? В том, что он подрывал существующее положение вещей. Конечно, положение вещей в человеческом обществе и само общество не вечны. Всему однако свое время. Сократ не только не признавал положения, сложившегося в обществе. Он просто не видел его. Его зрение было устроено так, что он видел, наоборот, общество находящимся в положении. Человек был для него чреватым существом, и он звал и ждал рождения чего-то такого, чего никогда не было, но чем необратимо чревато человеческое положение. Могло и даже должно было быть неясным, чего ждал и к чему звал Сократ. Но было всем и совсем ясно, да так и было на самом деле, что не консервация Афинского полиса должна была родиться из сократовских родов, раз человек и человеческое признавались не установившимися, а такими, которым еще нужно пройти через роды.

Совершенно наугад, лениво называя три первых попавшихся имени, их можно было привести и другие и больше, я без труда замечаю, что, похоже, вся философия только и занята тем, чем было сократовское акушерство, — выявлением начал, которые есть в том смысле, что могут и должны быть открыты. Они не философские только начала, а начала человеческого существования, человеческой ситуации вообще. Иммануил Кант показывал, что никакой наш повседневный опыт не был бы возможен без доопытных, ненаблюдаемых, априорных форм. Эдмунд Гуссерль выявлял своими редукциями, что факт наличия содержаний сознания и их смена предполагает трансцендентность сознания. Юрген Хабермас занят «реконструкцией» предпосылок общения: мы не могли бы общаться, если бы в отправных точках общения (Я, Ты) не было постоянства, т.е. если бы Я не отвечало за то, что оно в целом надежно и признаёт в Ты ту же самостоятельность и ответственность. Всякая философия о том, что знакомая человеческая повседневность чревата вещами невидимыми, однако существующими более надежным и неотменимым существованием чем наблюдаемые вещи.

Сократовская маевтика видит человека и общество беременными. Они чреваты невидимым, зачали, поэтому полнеют и должны родить. Не так, что когда хочет и что хочет производит изобретательная способность, а раньше ее, неуправляемо для себя и помимо своей воли чреват сам человек. В отличие от природных, его роды не воспроизведение предопределенного, а роды как таковые, роды родов, или роды родов. Кошки рожают кошек и люди тоже, конечно, рожают людей, но человек — дважды рожденный и дважды рожающий. Во второй раз он рожает без природной предопределенности, рожает с неверным исходом и двойным риском то, чего никогда не было и что тем не менее есть с большей несомненностью, чем есть он сам. В этих родах, они же второе рождение, человек рожает собственное существо. Он может родить мертвое, страшное. Ему надо помочь родить прекрасное. То, что родят такие роды, Платон называет идеями. Ἰδέα — вид в смысле рода. Род должен быть рожден потому, что иначе его нигде нет. Ни в индивиде, ни в сумме всех индивидов его нет потому, что род больше, чем сумма индивидов: он вбирает в себя и индивидов, которых еще не было, и таких, которые могли быть, но их больше уже никогда не будет.

Родов в природе не существует и никогда не будет существовать, потому что никогда не будет так, чтобы было то, что уже не состоялось; и всё равно роды существуют в большей мере, чем виды и индивиды. Роды раньше индивидов. Индивиды рождаются потому, что есть род, но роды не рождаются потому, что есть индивиды, и никакое количество рожденных индивидов не родит рода. Чтобы родился род (идея), нужно рождение, неизвестное природе. Когда рождается человек, человеческий род не рождается, рождается индивид; чтобы в этом индивиде восстановился человек в своем существе, т.е. роде, т.е. идее, нужны неведомые и немыслимые вторые роды, невозможные по природе, но совершенно необходимые, чтобы человек вообще существовал, впервые начал существовать как таковой, иначе будут только бесконечные безродные люди. Род дает о себе знать, является, осуществляется не в индивидах, не в их сумме, из которой уже безвозвратно выбита та часть, которая могла родиться и не родилась, и род осуществляется не в индивиде, который всегда только один из рода. Где же род? Ответ Платона: род это идея. Идея нигде не открывается, кроме как в родах. Род, идея открывается и присутствует только в меру успеха (удачи) второго, немыслимого, необычного рождения, которое одновременно и роды.

Идея это род потому, что она начало, делающее индивида индивидом. Род это идея потому, что никакой путь от суммирования индивидов к роду не ведет. Человек как род не извлечение общих свойств из отдельных людей, потому что род это и те индивиды, которые могли быть, но их не было, хотя им ничто не мешало быть с тем же успехом, как и бывшим. Род не фиксирование, не суммирование. Вычислить, дознаться до него нельзя. Его можно только родить тем непредписанным путем, по которому помогал идти рожающим Сократ: путем узнавания-понимания, γνῶσις, которое есть вместе и рождение, γένησις.

*

Не рожать человек, по-видимому, не может. Для человека, для общества дело идет не о сохранении прежнего положения, а о прорастании семени, занесенного не знаем как, не знаем кем и откуда, растущего и ведущего к беременности и всегда неостановимо к родам, к «идеям». Роды или срыв родов наступят всё равно, хотим или не хотим мы, люди, рожать. Сократ и Платон видели, что, как ни хороши Афины, дело не в них. Дело в том, что раз есть и пока есть человек и его дела, занятия и слова, то это не просто так: этим предполагается вынашивание, всё в себе собирающее, но невидимое до тех пор, пока мы сами не выведем идею на свет. Узнавая, рожая роды, мы в важном смысле рожаем себя, потому что нас нет, пока мы не знаем себя, и мы узнаем себя в своей идее.

Повивальная бабка Сократ заботится об идеях, их зачатии, вынашивании, наконец родах. Он смешной и осужденный, но время тогдашних Афин — его время. Он главное лицо в Афинах, потому что один лучше всех знает, что город Афины обречен на роды. Афины родят. Это родящее призвание человеческого общества Сократу так ясно, что для устраивающихся на постоянное жительство он страшен. Сократ поэтому шутит, чтобы им не было так страшно. Но родить должны и родят, хотят или нет, здесь или нигде, теперь или никогда, потому что другого места для второго рождения, кроме Афин, на земле нет, потому что у Афин есть Сократ. И другого достойного положения, кроме этого, — положения маевтика, принимающего роды у беременного историей человечества, — для человека тоже нет.

*

Сократ шутит, располагает к себе, приобадривает, учит не иметь страха перед смертью. Ведь род всё равно неостановимо делает свое дело. Он хочет родиться и так или иначе родится, и Сократ ради успеха этих единственно важных родов выпьет цикуту и погибнет, если иначе помочь родам уже нельзя. Тут его призвание, единственное на земле и спасающее человеческую историю. Ведь род и неузнанный не перестанет быть. Вынашивание отменить или остановить нельзя; только сорвать или помочь.

Так было в годы Сократа и Платона, так было всегда и так есть сейчас. Рожают не праздные граждане рабовладельческого полиса, рожаем мы, большей частью того не зная; и, как тогда, нам хочет служить Сократ. И опять, как тогда, рожать страшно. Хочется забыться и думать, что пронесет, как-нибудь обойдется, и остерегаться всякого зачатия — заражения мыслью, которой человек не может сам распорядиться. Мы в панике от нашего положения и делаем странные вещи от страха. Наш главный страх перед родами. Сейчас, как тогда и всегда, всё зависит от того, как мы родим идеи, только времени осталось меньше.

Человек в положении. Он попал в историю, он чреват родами. Он призван рожать не потому, что это культурно или нужно для прогресса или философично или филологично, а потому, что иначе он не только не осуществится, а хуже, родит уродство или еще хуже, родит смерть. Высший род, предшествующий всему и подлежащий рождению прежде всего, у Сократа и Платона идея блага. Выше всех частных порождений — роды добра как такового, дающего всему быть тем, что оно есть. От добра, высшего рода, ждет себе смысла всякое другое рождение, вплоть до простого живого воспроизведения. Без высшего рода, блага, никакое рождение, биологическое или художественное, еще не благо само по себе. Всякому новорожденному еще долгий путь к добру мимо зла, которому способно служить всё чисто техническое. В платоновских родах вовсе не всякое творчество хорошо. Или безусловное благо — или не нужно ничего. Поэтому Сократу так важно, что у него нет никакого искусства слова и не в филологическом мастерстве дело. Всякое порождение еще двусмысленно, кроме того, ради которого и от которого всё: рождение идеи идей, идеи блага. Философия выше ремесла, мастерства и художества не тем, что ремесло работает руками и для свободного это постыдно, а тем, что порождения науки и техники пока еще двусмысленны. Философия намерена держаться не целей, а цели целей, не порождения новых индивидов, а возвращения к роду. Рядом со вторым философским рождением науки и искусства не очень хорошо знают, зачем они. Цели всего, кроме философии, двусмысленны. Своей задачей — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, — философия обязывает себя к предельному усилию, исключающему неопределенность. Для взгляда со стороны, наоборот, философия именно поэтому туманна. Она будет тонуть для нас в тумане, пока мы не потонем в ней

Владимир Бибихин. Идея. Язык философии

 

Сайт Светланы Анатольевны Коппел-Ковтун

15

Комментарии

Profile picture for user Светлана Коппел-Ковтун

Демон Сократа

Как известно, Сократ многим рассказывал о своем демоне. По его словам, он по воле богов слышит голос:

"Когда это бывает, голос неизменно предупреждает меня о том, чего не надо делать, но никогда ни к чему не побуждает. И опять-таки, если кто из друзей просит моего совета, и я слышу этот голос, он тоже только предостерегает. То, что голос советует мне, я передаю тому, кто советовался со мной, и, следуя божественному предупреждению, удерживаю его от поступка, который не надо совершать".

Демон и Хармид

В подтверждение Сократ приводил случай с Хармидом, сыном Главкона. Тот стал рассказывать Сократу, что упражняется для участия в Немейских играх. Но едва он начал рассказывать, Сократ услышал голос и стал отговаривать Хармида от этого. Хармид не послушался, и его старания не увенчались успехом.

Демон спасает Сократа

Особенную славу демон Сократа получил после поражения афинского войска от беотийцев при Делии в 424 году до Р.Х. Тогда разбитое афинское войско бежало с поля битвы, но Сократ немного задумался, а потом заявил, что его демон велит совершить переход у Регисты. Большинство афинян не послушались Сократа, так как предложенный им путь был намного длиннее обычного. Они вскоре попали под удар беотийской конницы и были все уничтожены. Алкивиад, Лахет и еще несколько человек последовали за Сократом и благополучно вернулись в Афины.

Демон и свиньи

Известен и еще один случай проявления демона, когда Сократ гулял и беседовал с гадателем Евтифоном. Вдруг Сократ остановился и некоторое время стоял погруженный в себя. Затем он свернул в боковую улицу, подозвав и тех спутников, которые уже ушли вперед. При этом он ссылался на полученное от демона указание. Большинство спутников последовало за Сократом, но несколько юношей вместе с флейтистом Хариллом продолжали идти вперед, как бы желая изобличить демона Сократа. Вдруг им навстречу выбежало тесно сплоченное стадо покрытых грязью свиней, а посторониться было некуда. Одних свиньи сбили с ног, других вымазали грязью, так что популярный флейтист Харилл прибыл домой весь в грязи. Этот случай принес демону Сократа еще больше известности, так как произошел на глазах у большого количества граждан.

Profile picture for user Светлана Коппел-Ковтун
  • Главная жизненная задача человека — дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий — его собственная личность.
  • ...знать свои подлинные желания гораздо труднее, чем кажется большинству из нас; это одна из труднейших проблем человеческого бытия. Мы отчаянно стараемся уйти от этой проблемы, принимая стандартные цели за свои собственные.
  • Гуманистическая этика под благом понимает утверждение жизни, раскрытие и развитие человеком своих потенциалов, под добродетелью - ответственность за свое существование.
  • Идея о том, что человек создан по образу Божию, ведет не только к мысли о равенстве Бога и человека или даже к мысли о независимости от Бога; из нее вытекает и то, центральное для гуманизма убеждение, что в каждом человеке заключается все человечество.
  • Истинная любовь к другому человеку имеет специфическую особенность, поскольку я люблю в этом человеке не только его личность, но и человечество в целом, или Бога, как сказал бы верующий христианин или иудей. Точно так же, если я люблю свою страну, моя любовь является в то же время любовью к человеку и человечеству; если она не такова, то это привязанность, основанная на неспособности к самостоятельности, и, как показали последние аналитические исследования, ещё одно проявление идолопоклонства.
  • Едва ли существует какая-то деятельность, какое-то занятие, которое начиналось бы с таких огромных надежд и ожиданий и которое все же терпело бы крах с такой неизменностью, как любовь.
  • Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, как мне хотелось бы.
  • Забота и ответственность — составные элементы любви, но без уважения и знания любимого человека любовь вырождается в господство и собственничество.
  • Именно стремление к власти является наиболее характерной формой проявления садизма.
  • Если человек может жить не принуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл - сама жизнь.
  • Задача человека - расширять пространство своей судьбы, укреплять то, что содействует жизни, в противоположность тому, что ведет к смерти. Говоря о жизни и смерти, я имею в виду не биологическое состояние, а способы бытия человека, его взаимодействия с миром.
  • Несчастная судьба многих людей — следствие несделанного ими выбора. Они ни живые, ни мертвые. Жизнь оказывается бременем, бесцельным занятием, а дела — лишь средством защиты от мук бытия в царстве теней.
  • Исторически сложилось так, что иррациональное сомнение является одной из основных движущих сил современного мышления, и оно дало как современной философии, так и науке самые плодотворные импульсы.
  • История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития.
  • Конечная цель истории искупит трагизм существования тех людей, которые обречены были умирать, так и не реализовав сущности своей природы.
  •  Любить человека плодотворно — это значит заботиться о нем и чувствовать ответственность за его жизнь не только в смысле физического существования, но и за развитие всех его человеческих качеств. Плодотворная любовь исключает пассивность, стороннее наблюдение за жизнью любимого человека, она подразумевает труд, заботу, ответственность за его духовное развитие.
  •  Любовь - это единственный разумный и удовлетворительный ответ на вопрос о смысле человеческого существования.
  •  Любовь не может быть созданной каким-то особенным объектом, она есть фактор, постоянно присутствующий внутри самой личности, который лишь высвобождается из заточения наличием этого определенного объекта.
  •  Любовь представляет собой активное действие, а не пассивное принятие. Это «стояние в…», а не «падение куда-то». В самом общем виде активный характер любви можно описать утверждением, что любовь означает прежде всего давать, а не принимать.

Эрих Фромм

Profile picture for user Светлана Коппел-Ковтун

Если я не стою за себя, то кто встанет за меня?
Если я только за себя, то кто я?
Если не сейчас, то когда? 

Изречение из Талмуда, Мишна, Абот.

Ни небесным, ни земным,
ни смертным, ни бессмертным не сотворил я тебя,
так что можешь быть свободен по собственной воле и совести –
и сам себе будешь творец и создатель.
Лишь тебе даровал я расти и меняться по собственной воле твоей.
Ты несешь в себе семя вселенской жизни.

Пико делла Мирандола «Речь о достоинстве человека»

Томас Джефферсон. Перевод с английского А. И. Фета

Profile picture for user Светлана Коппел-Ковтун

Не думай только, что холодные слова мои – метафизическая спекуляция, «гностика». Они – лишь жалкие схемы для переживаемого в душе. Та монада, о которой я говорю, есть не метафизическая сущность, данная логическим определением, но переживается в живом опыте; она – религиозная данная, определяемая не a priori, но a posteriori, – не гордостью конструкции, но смирением приятия.

Свщмч. Павел Флоренский. Столп и утверждение истины

Profile picture for user Светлана Коппел-Ковтун

Самарянка стала благовестительницей для своих соплеменников. Наш народ сейчас во многом схож с самарянами: двоеверие стало нормой среди россиян. Признавая Бога, народ верит в гороскопы и языческие суеверия, соблюдает посты и народные обычаи, дикие и лишенные всякого здравого смысла. И вот мы, слабые и грешные, однако сохранившие истинную веру, можем пройти путь самарянки, показав своим близким свет истинной веры.
Самарянка вряд ли смогла бы кого убедить, если бы ей не помогла призывающая Божия благодать. И мы не лишены этой благодати, только надо, чтобы она переполняла наши сердца и изливалась на окружающих. Это и есть та живая вода, испив которой, человек не вжаждет снова, но станет причастником Вечности, Которая и есть Господь Бог.
Прот. Андрей Ефанов

Оставить комментарий

Содержимое данного поля является приватным и не предназначено для показа.

Простой текст

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
  • Адреса веб-страниц и email-адреса преобразовываются в ссылки автоматически.