Когда я вижу дурной поступок другого, когда замечаю то, что на грани бесчеловечного, мне стыдно перед этим другим, что я это вижу. Стараюсь не подать виду, что вижу, например, когда меня обманывает человек, для которого это вопрос выживания, а не подлости. Чтобы он не оказался в ситуации, из которой с лицом не выйти - его лицо оказывается мне дороже моего. Лицо не лгуна, разумеется, а того настоящего, который, словно камнем, придавлен этим лгуном (я ему сострадаю).
Самому человеку, кстати, при этом не обязательно стыдно (и чаще не стыдно: он думает, что не видно или ему вообще наплевать, он может и просто не осознавать того, что делает - «не ведают что творят»). Мой стыд за другого - разновидность стыда за себя. Сам факт этого настолько потрясающий, что я рассматриваю это своё состояние, изучаю его, в то самое время, когда положено гневаться или защищаться. Другой смотрит на это как на некую странность, но тут уже мне плевать.
Красота и сила этого состояния в том, что ты совершенно свободен от самостных заморочек, которые обычно сильно беспокоят людей, и потому они проходят мимо возможности увидеть это чудо родства с другим.
Понятное дело, всё выше описанное касается лишь того, что доходит до границы бесчеловечного, топчется на этой границе, но ещё не выходит в полноту бесчеловечного. Здесь уже начало бесчеловечности, но ещё не она сама в своей ужасной полноте. Настоящее бесчеловечное ужасает и с ним такого рода штучки не проделаешь. Начало бесчеловечности в человеке воспринимается как его позор, а полнота бесчеловечности в человеке воспринимается как его преступление. И в то же самое время как преступление по отношению к нему самому, ибо он таков, кажется, по чьей-то вине - этого быть не должно.
То есть, масштабное поругание личного человечного начинается с поругания социального человечного. Без поругания социального человечного личное бесчеловечное как несистемное явление не грозит катастрофами.
Сайт Светланы Анатольевны Коппел-Ковтун
Оставить комментарий