У Тарковского есть известный цикл стихотворений, посвященных великому русскому поэту Марине Ивановне Цветаевой1.
Первое, что меня поражало в этих прекрасных стихах — чувство колоссальной вины автора перед ушедшим из жизни его другом-кумиром («Где лучший друг, где божество мое, где ангел гнева и праведности?.. И чем я виноват, чем виноват?»).
В стихотворении Тарковского «Из старой тетради» (1939) 12 строк — в них невольно чувствуешь какой-то подтекст, легенду:
Все наяву связалось — воздух самый
Вокруг тебя до самых звезд твоих,
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг, и угловатый стих.
Ты — не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.
На радость — руку, на печаль, на годы!
Смеженных крыл не размыкай опять:
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.
(16 марта 1941)
Та же вина — и та же легенда! — в других двенадцати строках, посвященных Цветаевой:
Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,
Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,
Как трубы ангелов над городом поют,
И только горечью своей неисцелимой
Наш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,
Как брали прах родной у стен Иерусалима
Изгнанники, когда псалмы слагал Давид
И враг шатры свои раскинул на Сионе.
А у меня в ушах твой смертный зов стоит,
За черным облаком твое крыло горит
Огнем пророческим на диком небосклоне.
Сильнее всего эти вины и легенда выражены, мне кажется, в его сонете «Как двадцать два года тому назад» (1941—1963):
И что ни человек, то смерть, и что ни
Былинка, то в огонь и под каблук,
Но мне и в этом скрежете и стоне
Другая смерть слышнее всех разлук.
Зачем — стрела — я не сгорел на лоне
Пожарища? Зачем свой полукруг
Не завершил? Зачем я на ладони
Жизнь, как стрижа держу? Где лучший друг,
Где божество мое, где ангел гнева
И праведности? Справа кровь и слева
Кровь. Но твоя, бескровная, стократ
Смертельней. Я отброшен тетивою
Войны, и глаз твоих я не закрою,
И чем я виноват, чем виноват?
Несколько раз при мне ему задавали вопросы относительно этой ощущаемой легенды, каких-то особых отношений между ними: «Не было ли у вас романа?» — на что он неизменно отвечал: нет, ничего не было2. Но легенда, ее ощущение — оставалось, и он, мне кажется, сознательно нагнетал эту легенду — он, тридцатитрехлетний, образцово воспитанный, обращается к ней, сорокавосьмилетней, с прямым и твердым «ты», «Марина», «научи»... И потом — странно: она покончила с собой, самоубийство — повесилась, а он в стихах постоянно говорит о гибельных водах, ищет ее на дне («задыхаясь, идешь ко дну»)... Какая-то загадка....
Один или два раза такой же вопрос (о возможной близости) задал и я, и получил тот же ответ.
Но один раз, по воле случая, я оказался в центре настоящего незабываемого тайфуна, которому, если уж им присваивают женские имена, надо дать имя — Марина.
Вот что произошло.
Вручая Тарковскому снимки, сделанные 26 сентября 1982 г., был им особенно тепло обласкан (честно сказать, больше мы никогда в таком количестве раз не целовались). Он был в каком-то особом эмоциональном настроении.
У меня ощущение, что в тот день (судя по надписям на фотографиях, это произошло 12 октября 1982 г.) я случайно попал к ним в ключевой, поворотный момент его духовной и личной жизни: я никогда больше не видел его в таком радостном и просветленном состоянии.
Оказалось, я узнал об этом в тот же вечер, за несколько минут до меня у него был Павел Нерлер, который принес ему другой, абсолютно бесценный дар: публикацию в «Огоньке» последнего стихотворения Марины Цветаевой («Все повторяю первый стих...»), написанного по памяти в ответ на его стихотворение «Стол накрыт на шестерых — // розы да хрусталь, // А среди гостей моих — горе и печаль...» — и для него это неведомое ранее стихотворение явилось ПОТРЯСАЮЩИМ ДУХОВНЫМ ВЗРЫВОМ ОТТУДА, РЕЛИГИОЗНЫМ ПОДАРКОМ ТОЛЬКО НА ЕМУ ПОНЯТНОМ ПОДТЕКСТЕ И ЯЗЫКЕ, КАКИМ-ТО СУПЕРВАЖНЫМ ПОДТВЕРЖДЕНИЕМ И ПРОЩЕНИЕМ.
Это самое последнее в ее жизни цветаевское стихотворение было многократно прочитано-произнесено в тот вечер и мне хочется, чтобы читатель тоже получил возможность прочесть его в данную минуту.
Но сначала давайте вспомним исходное стихотворение тридцатитрехлетнего Тарковского (1940):
Меловой да соляной
Твой Славянск родной,
Надоело быть одной —
Посиди со мной...
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
«Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!»
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
И вот как взволнованно и сильно ответила Марина Цветаева, припоминая его стихи:
«Я стол накрыл на шестерых...»
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
— «Я стол накрыл на шестерых...»
Ты одного забыл — седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах — дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть — седьмую...
Невесело твоим гостям
Бездействует графин хрустальный.
Печально им, печален — сам,
Непозванная — всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
— Как мог ты позабыть число?
— Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий —
Ты сам — с женой, отец и мать)
Есть семеро — раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых —
Быть призраком хочу — с твоими,
(Своими)... Робкая как вор,
О — ни души не задевая! —
За непоставленный прибор
Сажусь незванная, седьмая.
Раз! — опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, —
Вся соль из глаз, вся кровь из ран —
Со скатерти — на половицы.
И — гроба нет! Разлуки — нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть — на свадебный обед,
Я — жизнь, пришедшая на ужин.
...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг — и всё же укоряю:
— Ты, стол накрывший на шесть — душ,
Меня не посадивший — с краю.
6 Марта 19413
Он был в состоянии сильнейшего радостного потрясения, которое можно назвать счастьем или эйфорией: одновременно рад, горд, добр, мудр, высок и умен, и удивительно расслаблен, мягок, как желе, постоянно улыбался и доверчиво касался, словно опасаясь, что это не сон, Татьяны Алексеевны и меня, мило шутил, радовался жизни, готов был трепетно отозваться на любой вопрос, одарить развернутым ответом. И в каждом слове, как у ребенка — бездна чувств...4
Возможно, его нужно было снимать в этот момент, но я был без сумок с фототехникой (откуда я мог знать, что это будет узловой вечер в его жизни), дав своему позвоночнику редкую передышку.
(1) Первое из мне известных специальное биографическое исследование взаимоотношений Тарковского и Цветаевой (которую Бродский называл первым поэтом ХХ века) выполнила биограф Цветаевой М.Белкина. Ниже излагается только мой читательский взгляд и мои воспоминания о беседах с поэтом на эту тему.
(2) Он сказал, что как-то с молодыми поэтами пришел читать свои стихи Мандельштаму, а тот их прогнал. Другое дело Цветаева: она его выделила, приблизила и у них сразу же возникли дружеские отношения.
(3) Даты могут свести с ума кого угодно. Такое ощущение, что отвечая ей стихотворением от 16 марта 1941 «Все наяву связалось...» (процитировано выше) он благодарит ее за это стихотворение от 6 марта 1941 г. — разве не так?
(4) Я где-то прочел, что у женщин правое и левое полушария мозга общаются между собой на вчетверо большем количестве нейронов, чем у мужчин, и подумал, что воспитывая его в детстве как девочку, мать, возможно, уберегла в детские годы его психику от мальчишеского огрубления и упрощения, что очень пригодилось ему как поэту.
Дополнение от 30.12.2006. Мне показалось, что было бы правильно поместить на эту страницу как можно больше материалов, отражающих связи Тарковского и Цветаевой. Вот такое место из его воспоминаний:
Мои любимые поэты — Тютчев, Баратынский, Ахматова, Мандельштам, Ходасевич. С Мариной Ивановной Цветаевой я познакомился в 1939 году. Она приехала в очень тяжелом состоянии, была уверена, что ее сына убьют, как потом и случилось. Я ее любил, но с ней было тяжело. Она была слишком резка, слишком нервна. Мы часто ходили по ее любимым местам — в Трехпрудном переулке, к музею, созданному ее отцом... Марина была сложным человеком. Про себя и сестру она говорила: «Там, где я резка, Ася нагла». Однажды она пришла к Ахматовой. Анна Андреевна подарила ей кольцо, а Марина Ахматовой — бусы, зеленые бусы. Они долго говорили. Потом Марина собралась уходить, остановилась в дверях и вдруг сказала: «А все-таки, Анна Андреевна, вы самая обыкновенная женщина». И ушла.
Она была страшно несчастная, многие ее боялись. Я тоже — немножко. Ведь она была чуть-чуть чернокнижница.
Она могла позвонить мне в четыре утра, очень возбужденная: «Вы знаете, я нашла у себя ваш платок!» — «А почему вы думаете, что это мой? У меня давно не было платков с меткой». — «Нет, нет, это ваш, на нем метка «А. Т.». Я его вам сейчас привезу!» — «Но... Марина Ивановна, сейчас четыре часа ночи!» — «Ну и что? Я сейчас приеду». И приехала, и привезла мне платок. На нем действительно была метка «А. Т.».
Последнее стихотворение Цветаевой было написано в ответ на мое «Стол накрыт на шестерых...». Стихотворение Марины появилось уже после ее смерти, кажется, в 1941 году, в «Неве». Для меня это был как голос из гроба.
Ее прозу трудно читать — столько инверсий, нервных перепадов. Я предпочитаю Ахматову.
Дополнение от 10.05.2007. С недавнего времени мне не дает покоя мысль,
что на исходное стихотворение Тарковского «Стол накрыт на шестерых...» могло повлиять
ахматовское стихотворение «Новогодняя баллада»:
Новогодняя баллада
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе.
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои,
Встречаем Новый год.
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим!»
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив Бог весть о чем,
Воскликнул: «А я за песни ее,
В которых мы все живем!»
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: «Мы выпить должны за того,
Кого с нами рядом нет».
Конец 1922 года
Стихотворение о пире с мертвыми друзьями было впервые опубликовано в журнале «Русский современник», 1924, № 1, с. 41. После публикации этого стихотворения печатание стихов А.Ахматовой было прервано почти на 15 лет.
Дополнение от 01.07.2007. О жуткой жестокости и несправедливости судьбы М.Цветаевой лучше и короче всех сказала Мария Петровых:
* * *
Памяти М.Ц.
Не приголубили, не отогрели,
Гибель твою отвратить не сумели.
Неискупаемый смертный грех
Так и остался на всех, на всех.
Господи, как ты была одинока!
Приноровлялась к жизни жестокой...
Даже твой сын в свой недолгий срок —
Как беспощадно он был жесток!
Сил не хватает помнить про это.
Вечно в работе, всегда в нищете,
Вечно в полете... О, путь поэта!
Время не то и люди не те.
1975
Дополнение от 10.03.2008. И, конечно, нам никуда не деться от еще одного стихотворения-предшественника. Его автор — Марина Цветаева.
* * *
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
1913
* Автор воспоминаний — Кривомазов Александр Николаевич — выпускник МИФИ, кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники Российской Академии наук, академик Нью-Йоркской Академии наук, генеральный директор ООО «ИНТЕРСОЦИОИНФОРМ». За годы дружбы (1981-1988) с выдающимся русским поэтом и переводчиком Арсением Александровичем Тарковским (1907-1989) сделал и опубликовал большое количество снимков поэта; ныне готовит к печати книгу воспоминаний о Тарковском, две части из которой им опубликованы в 1997 и 1998 годах: Кривомазов А.Н. К 90-летию поэта и переводчика Арсения Тарковского. — Компьютеры в учебном процессе, 1997, № 6, с. 103-166; Кривомазов А.Н. Воспоминания о поэте Арсении Тарковском (часть вторая). — Компьютеры в учебном процессе, 1998, № 6, с. 103-164.
Сайт Светланы Анатольевны Коппел-Ковтун
Оставить комментарий