Гегель и Ницше об истории и России
Страна господ. Часть 1
Сами великие философы воспринимали других великих философов всерьез. В частности, тот же Ницше, в отличие от своего не такого великого учителя Шопенгауэра, только по молодости позволял себе хамские замечания в отношении Гегеля. Чем старше и глубже он становился, тем больше понимал, насколько серьезен "конец истории" и как не просто самому стать "утренней зарей", то есть началом нового этапа. У Ницше тоже, как и у Гегеля, есть фраза, которую посредственности считают "бредом сумасшедшего, одержимого манией величия": "То, что я пишу, есть история ближайших трех будущих столетий".
Философское мышление - это мышление в пределе. То есть тот же Гегель понимал прекрасно, что "конец истории" может длиться дольше, чем сама предшествующая история, но поскольку он ее всю схватил и определил, то дальше она была ему уже неинтересна. Так же рассуждает и Ницше. Он допускает, что Гегель прав, он принимает эстафетную палочку там, где Гегель ее оставляет. Ницше тоже, в отличие от Маркса, уже неинтересны процессы эмансипации человечества, процесс окончания истории, процесс подтягивания арьергарда к авангарду, диких народов к цивилизации, эксплуатируемых к эксплуататорам? В принципе, понятно, как и сколько это будет происходить и к чему все это придет? Но что будет дальше и есть ли это "дальше", возможно ли оно??? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вглядываться в зародыши тех процессов, которые уже идут в "авангардных обществах", в развитых странах Европы. А также надо еще раз более тщательно, быть может, исследовать проблемы диалектики господства и рабства, на предмет обнаружения там непомысленного, незамеченной проблемы, которая может стать определяющей в будущем.
Для того чтобы понять, как Ницше размежевывается с Гегелем (и в его лице со всей предшествующей метафизикой), мы должны увидеть подрыв той логики, которая вела Гегеля, а для этого Гегель специально был изложен "по пунктам". Конечно, если вы уже все знаете в этой жизни и просто так развлекаетесь, почитывая умные статьи, просто для того чтобы и самому себя поощущать умным, в чем-то соглашаться, а в чем-то поспорить, если ваша цель некое самоудовлетворение, а не желание разобраться в самой сути дела, то нет необходимости возвращаться к гегелевским пунктам и перечитывать их параллельно с тем, что будет ниже говориться о Ницше. Если же вас интересует именно суть дела, а не времяпровождение в клубе умников, посредством чтения чего-то умного, которое только подчеркивает статус "члена клуба" и не более того, то лучше возвращаться к началу и сравнивать позиции Гегеля и Ницше.
Пункты 1-6, пожалуй, идентичны. Здесь Ницше не видит причин расходиться с Гегелем. Свободный и раб тестируются в смертельном поединке. И для Гегеля, и для Ницше это банальность, общее место. Заметим вскользь, что это свидетельствует о принадлежности Ницше к западной метафизике, вопреки тому мнению слишком яростных поклонников Ницше, которые утверждают, что Ницше "все преодолел и все перевернул", что он какая-то абсолютно новая страница. Истина - такое серьезное дело, что тут любое отклонение в интерпретации уже революционно, поэтому не надо оказывать Ницше медвежью услугу, преувеличивая и без того великие заслуги.
Пункт 7. Здесь все очень серьезно. Уже сам Гегель настаивал, что ужас, который потрясает того, кто рискует жизнью, кто в поединке идет на смерть, должен быть максимально глубоким. Но у Гегеля ужасается и страшится раб, тогда как господин - бесшабашен. Ницше, наоборот, считает, что ужас, далекое заступание в смерть до предела пронзает господина, а вот раб не доходит до предела, он боится ужаса, и он останавливается на страхе. Ницше верит в великую силу ужаса, которая пробуждает в человеке текучесть мышления, которая содрогает его существо. Ницше поэтому считает, что текучее мышление есть полное отражение текучести самого Бытия, а значит, нет и не может быть никаких раз и навсегда данных мировоззрений, ценностей, истин, идеалов, богов.
Тот, кто понял смертность всего, в том числе и богов, сам становится выше богов, и ценностей, и идеалов, его сердце теперь бьется в согласии с самим Бытием, он сделал сутью себя саму суть Бытия, он называется сверхчеловеком, в отличие от всего лишь человека, который боится ужаса и от страха придумывает себе уютные непротиворечивые мирки, иллюзии, истины, ценности, методы, которые должны страховать его, внушать иллюзию стабильности, вечности, какого-то порядка, что-то ему гарантировать? Жизнь бесцельна и бессмысленна, только это понимание и позволяет рисковать жизнью. Вот что открывает ужас и что само ужасает еще больше. "Грек знал ужас Бытия", - говорит Ницше уже в "Рождении трагедии", но греки были для Ницше господским народом. Рисковать жизнью и испытывать этот ужас обязательно, и это как раз дело господина. А вот раб испытывает не ужас, а страх.
Страх есть способ избежать ужаса, есть реакция на ужас, есть его извращенная форма. Страх есть способ избежать содрогания. Поэтому вся мораль и философия, родившаяся из страха, философия поклонения собственным же иллюзиям, есть мораль и философия рабов, а это и есть, по Ницше, вся предшествующая мораль и философия. Господин мог бы убить труса, но дарит ему жизнь, трус всю жизнь отрабатывает "долг". Вот отсюда и берется понятие "должного", центральное и матричное для всей морали. Из морали вырастает и религия с ее "ритуалами и культами". Из морали вырастает и наука с ее "правилами" и "методами", с ее принудительностью. А сейчас методы и правила погубили и саму науку, ибо в первой науке еще была поэзия, еще был смелый бросок в истину, сейчас же это наоборот, истина свелась к безошибочности. Боязнь ошибки, желание гарантированно получить истину через соблюдение всех процедур есть бюрократизация и смерть духа исследования. Рабское мышление, выросшее из страха, из "долга", кончается бюрократической моралью, бюрократической наукой и бюрократической политикой.
Пункты 8-9. Раб не становится господином, по Ницше, через терпение и труд. Терпение и труд только закрепляют рабскость мышления, превращая его в "мудрость" терпения и всепрощения, в жизнь по "принципу реальности", как позже скажет Фрейд. С вечной отсрочкой, вечным "откладыванием на потом", откладыванием до "загробной жизни", с пониманием своих границ, с делением всего по категориям (границам), с невозможностью преступить границы, рискнуть, пойти в неведомое. Такое рабское мышление не знает господского "хочу", хочу сейчас, именно сейчас, в данное мгновение, того, что тот же Фрейд называл "принципом удовольствия". Наоборот, господская жизнь настоящим, а не отсроченным, жизнь мгновением есть основа новой "морали", если так можно выразиться.
Принцип этой морали таков: живи так, чтобы ты хотел повторить бесконечное количество раз каждое прожитое мгновение (учение о вечном возвращении одного и того же). Задавай себе вопрос: а достойно ли то мгновение, которое я сейчас переживаю, того, чтобы бесконечное количество раз повторяться? Если нет, то это "плохое мгновение" и надо искать иного. Ницше, как гетевский Фауст, ищет мгновения, которое было бы достойно того, чтобы его остановить. Господин ищет удовольствий, но эти удовольствия не удовольствия рабов. Поскольку господин много их испытал, то он знает в них толк, он не прельститься первыми попавшимися, грубыми. Раб трудится, чтобы потом отдохнуть, предавшись безобразным грубым удовольствиям. Господин находит удовольствие в творчестве, от которого не требуется отдыха, так как тут нет противоположности труда и отдыха. А вот труд и творчество принципиально различны. Труд есть формирование природного сущего по неким формам, а творчество есть производство самих форм. Труд есть преобразование природы, творчество - преобразование культуры, творение целей и ценностей. Вот тут и понятно, что господин никак не может зависеть от раба, потому что формы для формирования, цели и ценности ставит и предоставляет рабу он. Он определяет его дух, все его сознание, его, если так можно выразиться, "культуру", все человеческое в нем. Ведь не может быть копий без оригинала, а значит, не может быть рабов без господина. Сам же господин не нуждается в рабах с материальной стороны, он аскет, он довольствуется немногим, он способен обслужить сам себя, он одинок.
Напрасно Гегель говорит о пресыщении и деградации господина. Настоящий господин ищет новых и новых опасностей, он повышает ставку в игре, его девиз: больше власти, еще больше власти. Воля, которая приказывает себе расти и расти, и есть "воля к власти", она только и есть настоящая воля. Воля, которая перестает расти уже перестает быть волей. Да, господин может пасть и стать рабом, но это не необходимая судьба, а случайная, необходимым же, наоборот, является бесконечный и бесцельный рост воли.
Пункты 10-14. Раб не способен сам освободиться, считает Ницше. Его освобождает господин, свой или чужой - не важно. Все революции и бунты, по Ницше, смешны: ты называешь себя свободным? Тогда ты должен открыть новую истину, должен уметь повести за собой, похитить меня. Если ты не можешь, значит, ты и не освобождался и лучше бы тебе было оставаться в рабстве, так ты хоть имел истины и ценности от своего господина. Собственно, господство, вообще говоря, только в том и заключается, что оно есть постоянное освобождение раба! Господство над рабом держится не на силе и страхе смерти, а на том, что господин все время освобождает раба, все время его эмансипирует, все время дозированно облегчает его участь. Раб хочет жить легче и проще, господин дает ему это. Раб не умеет творить цели и идеалы, господин дает ему их. Без целей и идеалов жизнь раба была бы невыносима. Он постоянно боится ужаса бессмысленности существования. Он бежит от Истины, которая заключается в том, что мир бессмыслен, бежит, ища смысла, ценностей и идеалов. Эти идеалы, эти ценности и образцы для подражания предоставляет господин, и раб боготворит его за это. Какая-нибудь звезда спорта или топ-модель потому и являются звездой и моделью, что они есть образец, они есть некий новый стиль, новая форма, согласно которой раб уже начинает формировать свою природу. Сам же господин природу не формирует, он ее раскрепощает, освобождает. Господин вообще освобождает все, к чему прикасается. Он раскрывает внутренние потенции, он стремится реализовать все, что возможно. Он хочет пойти во все уголки, в которые еще никто не ходил, он пересекает все границы, нарушает все правила, он пробует все, но не для "проб и ошибок", а просто потому, что все возможное должно осуществиться, чтобы было изобилие и богатство путей и возможностей! Чтобы из них был выбор. Чтобы этот богатейший выбор увеличивал степени и пространства свободы. Рабы постоянно нуждаются в увеличении выбора идеалов, путей, ценностей, истин и образцов. Если кто-то им их не предоставляет, то они начинают волить Ничто, то есть разрушать, бунтовать. Поэтому если господин деградирует, сам становится рабом, его "воля к власти" не растет постоянно, не предоставляет новых степеней свободы, то рабы свергают этого господина на основании того, что он уже не господин, а раб, то есть такой же, как они, и они ищут себе нового господина, того, кто будет ставить им новые цели, вдохновлять новыми идеалами.
Только рабы бунтуют, революция не есть признак свободы, а полное доказательство рабства. Рабы переменчивы, их бунт постоянен, он закрепляется в таких политических формах, как выборная демократия, которая есть упорядоченный бунт. Для Ницше нет ничего отвратительней выборной демократии, этого общества рабов. Господин и аристократ всегда волк-одиночка, все истинно великое и подлинное редко, только копии и подражания бесконечны и представлены во множестве. И вот эта множественная убогость, это рабская масса выбирает себе господ, вырабатывает критерии хорошего и плохого, доброго и злого, истинного и ложного. Но как низшее может судить о высшем?
Все дело в том, что историческое преобразование в современную демократию стало возможным благодаря тому, что есть иллюзия, что современный раб более свободен, чем прежний господин. Ведь современный раб якобы знает больше, владеет огромным количеством методов и образов, техник и наук, идеалов и норм, его степени свободы и выбора значительно превосходят возможности древних. Прежний господин - ребенок в сравнении с любым нынешним заурядным человеком! Это ли не прогресс? Нет, отвечает Ницше. Тут только регресс. Господин способен к творчеству и риску, нынешний раб, пусть он знает и умеет больше, пользуется плодами, произведенными не им, а другими господами. Он слишком много знает, ему надо научиться забывать. История есть не прогресс, а сплошной упадок, торжество декаданса, нигилизма. Если в "естественном состоянии" люди жили полнокровной жизнью, здоровыми инстинктами, встречали смерть, радовались жизни, то уже переход к государству есть некий упадок. Законы придумали слабые в защиту от сильных, какие-то нормы и категории уже есть уступка толпе. Преступников же, то есть людей с прежней дикой волей, с хваткой господ, это бюрократическое скучное государство перемалывает.
Но и в феодализме все-таки есть своя прелесть. Есть иерархия, то есть понимание, что есть верх и низ, есть культура аристократии, есть великие идеи, безумства, великие страсти и великие дела. Есть войны, основания и разрушения царств, творения целых языков, миров и мифов, великие подвиги и великие предательства. Но современное государство - это государство рабов и для рабов. Современные люди не способны ни на что великое, они думают только о комфорте и здоровье, у них не страсти, а страстишки, у них не грехи, а грешки. Их пугает война, и даже малые жертвы вызывают ужас и толки. Их мышление зашорено "методами". Их государство бюрократизировано и скучно. Они уже не способны ничего породить, это стадо без пастыря, бредущее неизвестно куда, колышущееся, блуждающее и обреченное на медленное умирание. Из этой массы уже не родится господин, а если и родится, то будет неузнан и затоптан. А без новых целей, ценностей и идеалов масса рабов постепенно деградирует. В процессе истории рабы постепенно подрубили сук, на котором сидели, борясь с господами, эмансипируясь, они в итоге убили и творческие силы истории. Мир кончится не взрывом, а всхлипом, как скажет позже Элиот. Поразительно, как в истории воспроизводится одна и та же матрица. В Церкви, например, были священники, которые имели возможность читать Писание, отпускать грехи, иметь на себе святой дух, и была толпа, которая за всем этим обращалась к священникам. В Реформацию происходит так, что все становятся священниками, то есть получают возможность читать Писание, быть самому себе совестью, отпускать грехи, общаться с Богом без посредников, причащаться под обоими видами. Надолго ли все рабы стали господами? Нет, скоро все опустились до уровня рабов, до полного атеизма. Ровно то же самое повторилось с переходом от феодального строя к капитализму. Сначала все рабы получили привилегии господ: право выбирать власть, право носить оружие, право называться господами. Надолго ли? Скоро общество господ деградировало до общества рабов. Так происходит всегда, когда уничтожается высокая планка. Устранение различий привело не к тому, что низшие стали тянуться к высшим, а к тому, что высшие спустились до низших.
Пункты 15-18. Современное воспитание не создает господина, наоборот, все оно только и заточено под создание раба. Везде стандарт, везде уничтожение индивидуального и творческого, обучение умению следовать образцу, а не создавать его, бесконечные упражнения в повторении, а не в неповторимом. Воспитание скучно, оно заражено "немецкостью", муштрой. Действительно, история индивида в воспитании повторяет историю рода, но только в смысле деградации, упадка. Ребенок от рождения благороден, он свободный Маугли, его детство - это война всех против всех, это опыт героизма и предательства, в юности он познает риск и страсть, лелеет идеалы, мечтает изменить мир, любит и ненавидит. Потом он проходит школу и университет, ломается и причесывается, и превращается в скучного филистера, чеховского персонажа, который больше ни на что не претендует. Так что воспитание - не школа господина.
Что еще остается из гегелевского арсенала, придуманного, чтобы все-таки как-то сделать свободу не естественным качеством, а качеством, за которое борются? Войны государств? Они все более редки и менее кровопролитны, к тому же это войны трусов. Это не поединок, где все решала доблесть рыцаря. Современные войны ведутся оружием, а оно таково, что победа в них достается не самому смелому, а многочисленной или вооруженной армии. Трус с пулеметом эффективнее героя с мечом. Так что нынешняя война не способствует росту количества героев и господ, она способствует прогрессу оружия и техники. А прогресс подгоняется трусами в очках, которые его производят, чтобы иметь возможность не встречаться с опасностью лицом к лицу. Современные государства, типа Англии или Германии, граждан, которых Ницше сравнивает с быдлом, с коровами или ослами, обречены. Это действительно конец истории, и это ее тупик. Нет, эти государства не умрут завтра, они будут гнить еще триста лет, не меньше, отравляя вокруг все действительно свободное и творческое. История не будет, как этого хотел Гегель, подтягиванием арьергарда к авангарду. Поскольку авангард зашел в тупик и деградирует, то он станет легкой добычей тех, кто еще не успел деградировать, кто шел следом за авангардом. Граждане цивилизованных стран - идеальные рабы, все их добродетели - это добродетели рабов. Точность, аккуратность, законопослушность... Кто же откажется от таких подданных?
Вектор сменился, история не просто кончилась, она потекла вспять. Последние станут первыми, а первые - последними! В связи с этим Ницше видит довольно большие перспективы у страстных и игривых романцев (итальянцев, испанцев, французов), у авантюристов и аферистов - американцев, у отважных брутальных исламских народов, у благородных арийцев иранцев-зороастрийцев, у разделенных до сих пор на касты, хранящих чистоту индусов, у пылких природных африканцев, упрямых монголоидных азиатов, у евреев, умеющих выживать без государства, все еще хранящих родовые привычки, и, конечно, у русских, с их открытой широкой душой. История началась где-то в Азии, на Востоке, дошла через Античность до современной Европы, потом медленно она начнет проходить тот же путь с Запада, опять на Восток, через новое средневековье к смерти государства как такового, к "естественному состоянию". Так будет свершен круг Бытия.
Пункт 19. О русских подробнее. Из предыдущего пункта мы видим, что Ницше "приговорил" к смерти в первую очередь протестантские страны, те, что Гегель считал авангардом истории. Протестантизм, из которого вышли капитализм и демократия, есть особое искаженное христианство, христианство подлых жрецов - Лютера и апостола Павла, религия рабов. Католицизм (которого держатся романские народы), а тем более православие гораздо лучше. Так как в католицизме живет римское, а в православии еще более благородное - греческое. Это великое античное, хотя оно уже есть начало конца, начало заката-захода-запада, начало конца истории, но все-таки не в таких декадентских формах, как современность. Поэтому ближайшие эпохи будут отданы именно этим странам.
У Ницше много учеников французов, его пленяют итальянцы и испанцы, но славян, и особенно русских, Ницше просто боготворит. Он сочиняет себе легенду о том, что сам принадлежит к потомкам польского аристократического рода Ницких. Он влюбляется в русскую авантюристку Лу Андреас-Саломе, он встречается и переписывается с Мальвидой Амалией фон Мейзенбуг - воспитательницей дочерей А.Герцена, которая, кстати, сватала одну из дочек Герцена за Ницше. Ранний Ницше с упоением читает позднего Герцена, некоторые исследователи даже находят в ранних работах Ницше плагиат.
Ницше восторгается Достоевским, называет его самым тонким психологом, превосходящим его самого, у Тургенева Ницше заимствует слово "нигилизм" и делает одним из центральных в своей метафизике. Если культурная Европа видит в русских недочеловеков, за дикость и нецивилизованность, видит, говоря словами Гегеля, народ, состоящий из еще не освобожденных рабов и несознательных господ, то Ницше как раз эта дикость и восхищает. Только русские, если верить разбросанным там и сям по различным афоризмам характеристикам, выступают для Ницше народом сверхчеловеков, страной господ! Ницше восхищен русской внутренней свободой, благородством, отношением к женщине, решимостью, широтой, буйством, игрой, преступностью, аморализмом, витальностью, казачеством, авантюризмом, музыкальностью. История России - это история освоения огромных, самых больших в мире, северных пространств, самых диких и суровых. По любимой Ницше легенде, здесь, в северной стране, живут гиперборейцы - сверхчеловеки, самые сильные духом.
История России - это история бесконечных войн, никто не воевал так часто и так блистательно, как русские. Если война - дело господ, то все бесстрашные русские - это господа. Безусловно, большее количество войн и набегов, пережитых Россией, воспитывает огромное количество людей, которые не боятся смерти, которые готовы идти на смерть, что является основным условием господства. Русские бесстрашны, они не дрожат за свое тело и вообще не дорожат материальным. Ведь на своем веку каждый из них не раз видел все разрушенным, то суровой погодой и природой, то нашествиями и войнами. Тщета всякого уютного мещанского мирка настолько призрачна, что в России никогда надолго не может прижиться ничто низкое и мещанское. Война, голод и холод - это повседневность, они не страшны, поэтому у русских и нет рабского страха и вырастающей из него декадентской философии и морали Запада.
Казалось бы, суровые условия хозяйствования в России и постоянное напряжение сил для борьбы с захватчиками должны давать не только господскую, но и рабскую психологию, психологию, устроенную по принципу реальности, психологию того, кто в работе подчиняет себя предмету. Но дело в том, что именно разрушение от войн, голода или холода, неурожая показывает обитателям этой страны бессмысленность и бесполезность усилий, работы. А это и есть открытие тайны Бытия. Она, бессмысленность сущего, знакома русским. Поэтому они не работяги, как немцы, не стараются выучить и запомнить все формы, методы, техники. Русские не сильны учеными, но зато сильны писателями, композиторами, поэтами, полководцами, святыми, подвижниками. Даже знаменитая русская лень есть признак того, что народ не способен к кропотливой изнурительной работе по "принципу реальности", по которому живут рабы. Всякая работа для русского слишком мелка, ему бы державами править, а тут предлагают забор красить. От ремонта забора или сидения на службе, без великого, русский начинает пить, а когда пьет, то наружу выходит все его широкое господское, непроявленное, загнанное внутрь, бессознательное.
Водка заменяет русским искусство, ведь единственное предназначение искусства, по Ницше, - пьянить, разрушать границы, делать все зыбким и текучим, как само Бытие, поднимать над самим собой. В пьяном веселье хлещет через край сама жизнь, режется последний огурец, дух торжествует над материальными благами. В нормальной стране соотношение господ и рабов нормальное, господ мало, а рабов большинство, в России это соотношения явно нарушено, тут каждый второй "аятолла и даже Хомейни", как пел Высоцкий. Россия должна куда-то девать избыток господ. Иначе внутри скапливается большое количество "преступников", эта любовь к блатной романтике в России тоже свидетельство господской сущности ее народа. Какое-то время проблема избытка господ решалась за счет колонизации, казачества. Какое-то время - за счет эмиграции культурной, творческой элиты. Иногда помогали войны и катаклизмы. Но они только решали проблему временно, каждый раз давая новое поколение небоящихся смерти. Война только и может постоянно решать и порождать эту проблему, снова решать и снова порождать. Вечное возвращение одного и того же в постоянно растущей "воле к власти".
Пункты 20-21. В отличие от Гегеля, который уже в расцвете лет был назначен "главным немецким философом" (для немцев XIX века это то же самое, что главный футболист для бразильцев, главный хоккеист для канадцев, самый богатый человек - для американцев и проч.), Ницше не был признан при жизни. Лишь умирая, он получил известия о том, что в разных европейских странах появились первые ученики, пропагандирующие его философию... "Они нашли меня, теперь их проблемой будет, как меня потерять...".
Первые ученики Ницше восприняли его предельно вульгарно, как всего лишь очередного бунтаря против господствующих укладов, очередного модного либертинианца, очередного "фармазона". Не было в Европе в начале века негодяя, который не называл бы себя ницшеанцем, вспоминал Ясперс. Бога нет, значит, все позволено. Раз все позволено, то бей, круши, эпатируй. Такие "сверхчеловеки" квалифицировались бы самим Ницше как рабы, поскольку они не творят новых форм и ценностей, а бунтуют по старым сценариям или в творческом бессилии волят Ничто, разрушают. Настоящий сверхчеловек не находится в конфликте с прошлым, он жаждет и волит его. Да, примитивная "воля к власти" на ранних стадиях брыкается и не хочет быть определяема ничем, и прежде всего прошлым. Почему это я не выбирал страну и время, где мне родиться, язык, родителей, религию? Все это мне досталось извне, и я это им определен, стеснен. Я сам хочу выбрать религию. Страну проживания, друзей и врагов, даже тело, даже пол, я должен мочь создать себе сам, не говоря уж про конструирование духа. Но борьба с прошлым, со временем, с "это было и это не изменить" есть некая противоволя внутри воли. Такая воля будет не чистой и не абсолютной, такая воля мешает себе расти. Наоборот, настоящая воля желает, чтобы прошлое было еще раз, настоящая воля относится к приданному как к корням, а чем они больше, тем выше дерево. Рост в вышину постоянно сопровождается возвратом к истоку, питанием корней, чтобы они проникали глубже. Так, постепенно оказывается, что определенность места и времени своего рождения преодолевается за счет того, что родиной становится весь мир и вся история, свои корни находятся во всех религиях, свой пол в каждом поле и каждом теле. Высокая воля не выбирает, она волит все зараз. Где есть выбор, там еще нет свободы, где есть выбор, там еще есть невыбор, а значит, вина и нечистая совесть, стремление вернуться в точку развилки и выбора. Поскольку же истинная воля не выбирала, а волила как есть, она и не мучается виной за невыбор, прошлое ее совершенно, ей не нужно другого. Говорил раньше "всечеловек" (по признанию Достоевского) А.Пушкин: "Не желал бы переменить ни судьбу, ни отечество".
Разница между примитивной волей (с ее желанием все основывать на себе и пропускать через себя, с ее борьбой с прошлым и с ее самоконструированием) и совершенной волей (с ее всежеланием, принятием прошлого и превращением его в ресурс) и есть разница между тем, что во второй половине XX века будут называть "модернизмом" и "постмодернизмом". Именно сто лет понадобилось, чтобы важнейшие интенции мысли Ницше были поняты и начали усваиваться человечеством. До этого Ницше, как уже было сказано, просто считали очередным бунтарем, эмансипатором и эпатирующим художником в череде таких же "оригиналов". Понадобилось сто лет, чтобы ницшевские слова о том, что "искусство выше истины", что "истина - род заблуждения" превратились в действительность через мир рекламы и виртуальные цифровые миры. Потребовалось сто лет, чтобы стала действительностью ницшевская теория изобильной разнообразной жизни-хаоса, она стала действительностью через социальные технологии управляемого хаоса и производственные технологии добычи газа (газ - искусственное слово, состоящее из слов "хаос" и "гейст" - по-немецки "дух").
Как нефтяники и газовщики добывают энергию природы и она питает весь материальный мир человечества, так пиарщики и политики добывают энергию масс и культуры, чтобы она наполняла социальные институты и двигала историю. Современный мир газовых войн, топ-моделей и интернета, пиара и мультикультурности - это мир Ницше. Настоящие революционные творческие мысли, настоящие вещи, которые изменяют мир, приходят тихо, на голубиных лапках, задолго до признания, говорит Ницше. В этом смысле его, как и Гегеля, так же не удивил бы XX век. Ницше так же увидел бы в нем свою сбывшуюся философию.
Естественно, как и всякая великая философия, ницшевская требовала своих интерпретаторов и вульгаризаторов. Как было гегельянство, так было и ницшеанство. Ницшеанцем был Оскар Уайльд и его герои-эстеты, художники и аристократы, ницшеанцам был Горький со своим Данко, вынимающим сердце, и Арцыбашев со своим сексуальным Саниным. Первые ницшеанцы (а это, как правило, культурная богема Европы) видели своих "сверхчеловеков" именно такими. Потом пришел железный век и возник вопрос: а может, настоящий ницшеанец - это Мартин Иден из одноименного романа Джека Лондона или коммунист Губанов из фильма "Коммунист"? А может, эсэсовец, ни одна струнка души которого не дрогнет, когда он отправляет детей в газовую камеру? А может, араб, направляющий самолет на Всемирный торговый центр? Все это настоящие "белокурые бестии", все это настоящие суверены, в соответствии с теорией суверенитета, разработанной ницшеанцем Ж.Батаем.
Но вот пришла гуманная виртуальная послевоенная эпоха: и может быть, настоящие сверхчеловеки - это мирные герои виртуальной вселенной, сделавшие себя сами звезды Шварценеггер и Майкл Джексон? Может быть, спрашивали представители второй волны ницшеанства - постмодернисты (Барт, Делез, Фуко и др.), сверхчеловек - это "диалогичный карнавальный человек" Бахтина? Этот шизоидный Достоевский, воплощающийся во всех своих персонажах, это "всечеловек" Пушкин - ходячее дионисийство, столь любимое Ницше? Может, наоборот, ставящий на традицию эзотерик, герой Элиаде, Генона и Эволы? Вся эта галерея, имея в себе те или иные черты того, о чем говорил Ницше, тем не менее не удовлетворяет краткому определению сверхчеловека: "Цезарь с душой Христа". И это значит, что настоящий тип нам еще не явлен, да и прошло только сто лет из тех трехсот, что Ницше определил как сферу господства своей философии. Потенции ницшеанства еще не раскрыты.
Пункт 22. Об отношении к Марксу надо сказать отдельно, не только потому, что мы в соответствующем пункте выясняли его отношения к Гегелю, но и потому, что марксизм сыграл не последнюю роль в судьбе нашей Родины. Сам Ницше не читал Маркса, потому что с предубеждением относился ко всякому социализму и экономизму. Сама идея, что материальные потребности правят миром, могла бы показаться ему чудовищной глупостью. Материальное интересует только глупого раба, который, естественно, ничем не правит. Все решения принимает элита, а элиту материальное, которого у нее в избытке, волнует меньше всего. Указание на то, что мелкие людишки, желающие материального, объединяются в классы и массы, а это уже сила, вызвало бы у Ницше возражение, что это-де и есть тот самый нигилизм и упадок, о котором он все время говорит. Марксизм, таким образом, религия рабов, симптом и выражение мирового заката, декаданса, самая низкая и опустившаяся форма христианства, которая уже даже обходится без Христа.
В идеалах коммунизма господствует рабочий, рабский принцип реальности, отсрочка, откладывание на потом, ради идеала, сказки, фикции. Забывается истина этого мира, истина о том, что все идеалы и ценности полагаются волей и служат ей. Мир идеалов, которым надо служить, придумывают жрецы, всякие Платоны, апостолы Павлы и Лютеры, это полугоспода, живущие за счет того, что "продают" свои ценности и идеалы рабам, питают их сладким ядом, дающим забвенье от реальности. Честная политика состоит в том, чтобы толкнуть падающего, а не помогать ему социальными программами и сказками о будущем рае. Ницше пророчил, что в XX веке человечество содрогнется от мировых войн, которые будут вестись не за материальные блага, а за жизненное пространство. Миллионы будущих жертв его не пугают, все великое рождается из крови и судорог старого мира. "Любовь к ближнему" Ницше предлагает заменить на "любовь к дальнему", к тому сверхчеловеку, что придет после окончания эпохи нигилизма и декаданса. После окончания европейских демократий и социализмов с коммунизмами.
Сравнив две позиции, Гегеля и Ницше, по разным вопросам, касающимся власти, современности, истории, мы не можем не обнаружить некую неувязку. Она касается России и марксизма.
С точки зрения и Гегеля, и Ницше, а в первых пунктах они согласны друг с другом, Россия - страна, состоящая из господ. В самом деле, государственность ее идет от викингов, которые по профессии были воинами. Как ни одна другая страна мира, Россия чаще всего отстаивала свой суверенитет в смертельных поединках. Даже период монгольского ига (хотя многие ученые склонны называть это, скорее, геополитическим союзом, так как Орда развивала коммуникации, защищала границы, в то же время не уничтожала Церковь, государственную княжескую власть, в пересчете на нынешние деньги и дань-то была смешной - два доллара с человека в год) можно трактовать как период юношества России, когда учение и подчинение (без слома) полезно будущему господину.
Тяжелые условия северной жизни, частый голод и холод воспитывали тех, кто постепенно, через работу, овладевал предметом и становился господином. Отсюда постоянные пассионарные толчки, колонизация земель, вольнолюбивое казачество, бунты и проч. Одним словом, если прав Гегель и путь к господству лежит через рабство, то Россия была бы идеальная страна, в которой первой должен был бы произойти переход к "современному государству" с точки зрения Гегеля. Государству атомарных самодостаточных господ, свободных граждан. Однако этого не произошло. Она так и осталась страной социальной, то есть страной, в которой господа и рабы завязаны друг на друга. С другой стороны, если прав Ницше и именно русские сохранили в себе феодализм и свойственную ему аристократичность и первозданную дикость, то гниющая Европа должна была бы стать добычей славян. А Россия впала в коммунизм, что наверняка бы разочаровало Ницше, доживи он до этого момента. С другой стороны, очень большой вопрос: тот марксизм, который реализовывался в СССР, есть ли тот марксизм, который критиковал Ницше? Похожи ли герои Второй мировой, идущие на смерть, на "рабов"? Нет. Да и эмансипаторский пафос и международная политика СССР по освобождению рабов есть чисто "господская" политика. А мирный атом и первый спутник? Это духовное лидерство в мире, которое никак не может осуществлять народ-раб. Одним словом, в лице СССР мы имеем феномен, который никак не вписывается в рамки метафизики Гегеля и Ницше.
Поразительно еще и вот что: Россия не только обманула ожидания и теории двух великих философов, но также и выиграла две войны. Одну у Наполеона, которого Гегель считал воплощением и идеалом своей философии, другую у Гитлера, который, как ни крути, был довольно ярким воплощением ницшеанской "воли к власти" и таким же, как Ницше, ненавистником коммунизма.
Вот уж поистине - Россию "аршином общим не измерить" (Тютчев). Нет, какие-то феномены, безусловно, и Гегель, и Ницше объясняют. С истинами (а их теории - это истины) всегда так. Можно сказать, что человек - это "двуногое и бесперое существо". Это будет истина. Можно сказать, что человек - "единственный примат, имеющий мочку уха". Это тоже истина, и она верна. Но ни то ни другое не схватывает сути. Что-то очень важное пропускается этими теориями. В таких случаях феноменология предписывает взять сам исключительный феномен за основу и развивать соответствующую теорию из него самого. Возможно, тогда через российский опыт можно будет объяснить не только собственную историю, но и историю других стран.
4 мая 2007
Оставить комментарий