Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Доминанта на Христе — это и есть «доминанта на другом» Ухтомского.
Формальный христианин перестаёт быть реальным христианином, когда перестаёт служить благу ближних во Христе.
Любить человека — это всегда знать, что он хороший (не помнить, а знать!), видеть его хорошесть даже сквозь его несовершенства и ошибки. Не то, чтобы прощать, а как бы не винить даже, понимать, что все мы немощны, и не судить. Просто любить... — всегда.
Вещное пространство — не вечное, но оно тоже противостоит смерти.
Народ растёт из будущего.
Поэт — это самоликвидатор, его задача в работе над словом устранить себя, оставив слово (своё Слово).
Тебе нужен Христос? Но затем ли, чтобы отдать? А ведь это единственный способ иметь Его. Церковь состоит именно из таких — имеющих и отдающих. Христос в нас лишь пока мы Его отдаём. Только рука дающая не оскудевает, ибо лишь рука дающая получает. Чтобы отдать. И снова получить, и снова отдать. Это и есть любовь, по которой узнают учеников Христовых и которая есть Христос в нас.
Люди падают
по-разному:
кто-то вниз,
кто-то вглубь,
кто-то ввысь.
Мою Родину определяет мой внутренний человек, который сформирован даже не культурой, а каким-то внутренним голосом, зовом быть. Но быть не вообще, а в конкретных координатах.
Каждый человек — своя культура, а в итоге — своё бытие. При том, что Бытие, как и Мышление обще у всех.
Однажды я встретил бездомную кошку:
- Как Ваши дела?
- Hичего, понемножку...
- Я слышал, что Вы тяжело заболели...
- Болела.
- Так, значит, лежали в постели?
- Лежала на улице много недель -
Бездомной, мне некуда ставить постель.
Подумал я: "Странно, что в мире огромном
Hет места собакам и кошкам бездомным."
Пес дворовый с улицы глядит в окошко, —
Ну и холод, ветер поземный, холод лютый!
Дома печки натоплены, мурлычет кошка,
Хорошо нам дома: сыты, одеты и обуты.
Меху-то сколько, платков оренбургских,
чулок да шалей, —
Понапряли верблюжьего пуху,
навязали фуфаек,
Посидели возле печки, чаю попили,
друг другу сказали:
Вот оно как ведется в декабре у хозяек!
Подумали, пса позвали:
Оставайся на ночь,
Худо в тридцать градусов —
неодету, необуту.
С кошкой не ссорься, грейся у печки,
Барбос Полканыч:
В будке твоей собачьей
хвост отморозишь в одну минуту.
1940
Энни Ингам, пятидесятилетней парижанке, отправившейся в путешествие на «Титанике» вместе со своим догом, и погибшей в море через двое суток, но не бросившей свою собаку, посвящается…
Корабль тонул, спасались пассажиры,
Кричали дети, все тащили - кто что мог.
Они еще недолго будут живы…
Метались среди них женщина и дог.
Их не пускали в шлюпку:- Места мало!
Мадемуазель, пожалуйста, без пса...
И падет всякая крепость на основание своё, а великие города прошлого восстанут из песков и вод, обнажив множество несовершенного. Замолчит ли музыка? Эти звуки, свитые в ускользающие смыслы, не смогли ослабить чугунные законы времени. Чугунные решетки человеческих душ уже ничто не разрушит - они срослись с естеством большинства...
...Всю воду выпив, обезьяна блюдце
Долой смахнула со скамьи, привстала
И - этот миг забуду ли когда? -
Мне черную, мозолистую руку,
Еще прохладную от влаги, протянула...
Я руки жал красавицам, поэтам,
Вождям народа - ни одна рука
Такого благородства очертаний
Не заключала! Ни одна рука
Моей руки так братски не коснулась!
И, видит Бог, никто в мои глаза
Не заглянул так мудро и глубоко,
Воистину - до дна души моей...
Человек должен сделать великую работу завершения мира. Это он должен стать «завершителем мирового совершенства» (Мальте), увидев сквозь хаос стройность и собрав разрозненное в цельность. Дух человека должен вспомнить и — открыть и осуществить мировое единство. И, выявив внутренний смысл внешне бессмысленного, заставить просиять этот смысл в Лице. Лицо — это завершение мира. Природа безлика. Ее лицом должен стать человек...
Мне раньше казалось, что красота, особенно красота женская, зависит от определенного набора внешних качеств – необходимой стройности, грациозности, изящности, некоей романтической эфемерности, идеальных пропорций лица и тела… Мое представление о красоте в корне изменилось, когда я встретила Оньки. Оньки – да простит меня читатель, была обыкновенной уткой и жила у нас в Скиту на Аляске...
...А собака всё мчалась, визжа и крутясь под ногами,
И пронзали меня эти вопли, как спицы, насквозь:
Это сердце моё по-собачьи визжало за нами...
Это детство моё, как собака, за мною гналось...
Ах ты, псина моя! Ты послушай, как стонут кукушки!
Пронесутся года и такой прошумит тарарам!
И никто здесь не вспомнит о той ли смешной деревушке,
Где мы вместе с тобой кувыркались по вешним цветам...
Кто тебя знает, известный поэт?
Люди?
А травы не знают.
Кто тебя видел в мельканье газет?
Страны?
А звёзды не знают.
Кто тебя любит? Жена старика?
Дочка?
А дрозд не читает.
Снова успех твой в каком-то ДК,
и хоть там двери ломают,
ночью к огню твоего ночника
бабочки не подлетают...
Собака ты, собака,
Ты рыжая, я — сед.
Похожи мы, однако,
Я твой всегда сосед.
Похожи мы по роже,
А также потому,—
Тебе, собака, сложно —
Ты все–таки «Му–му».
Жлобам на свете проще,
Собака, ты не жлоб,
И дождь тебя полощет
И будит через жолб.
Мне от того не хуже,
Не лучше — ничего,
Собачья жизнь поможет,
Излечит от всего.
Шёл по дороге, конец октября, но бабье лето, солнце сильно греет. Летят пауки, паутина блестит на листьях. На дороге клочки золотистой соломы. На телефонных проводах сидят скворцы. Греются на солнце. Иногда в горлышке то одного, то другого задрожит шарик, и, кажется, даже булькнет музыкально. Но песен уж нет...
Вилька… Мой карликовый пинчер с некупированным хвостом и в светлых гольфиках, - до колена на одной лапке и в съехавшем на другой, - лучше бы ты не попался мне тогда на моём пути домой!.. А, впрочем, нет. Ты открыл… ты оставил мне целый мир любви, радости и непроходящей боли, когда… На безлюдной остановке он сидел под лавкой и по его маленькому тельцу пробегала дрож. - Ну что, заблудился или выгнали? - спросила, нагнувшись...
Ты прости меня, кот, твои годы быстрее моих,
Ты мой возраст догнал и уходишь старательно дальше.
Я по гулкой земле на своих громыхаю двоих,
На своих четырех ты на землю ступаешь тишайше.
Не жалей меня, кот, мы быльём поросли - не старьём,
Мы ещё молодцы - ни хвосты, ни усы не обвисли.
Мы ещё помяучим с тобой, мы ещё поживём,
И половим мышей - ты в прямом, я в сомнительном смысле...
Кот был голый. То есть — совсем без шерсти. Порода такая «сфинкс канадский». Кот лежал на тощей подстилке в тесной клетке витрины московского зоомагазина. На ценнике была обозначена и порода и цена. Вот из-за цены-то и сидел кот весь свой недолгий век за решеткой. Он уже достиг тут половой зрелости, но не имел ни одного шанса, чтобы ею воспользоваться. Не было у него и клички....
Прибилась к нам кошка –
Калека-трёхножка:
Передняя лапка
Недвижна у кошки,
Передняя ножка
Её перебита…
Но кошка не видит
В себе инвалида,
Не хнычет, не плачет,
А белочкой скачет
Ко мне по дорожке
На зов и кормёжку.
И местные кошки,
Охочи до пая,
Ей место у плошки
Своей уступают...
Вдоль бетонированного шоссе тянулась кромка густой высохшей травы, и стебельки ее клонились к земле, — овсюг поджидал первую пробегающую мимо собаку, чтобы зацепиться усиками за ее шерсть, лисохвост — первую лошадь, чтобы стряхнуть свои семена ей на щетку, клевер — первую овцу, чтобы она унесла его щетинки на своей шубе. Спящая жизнь ждала, когда ее развеют, разнесут во все стороны...
По мнению Трубецкого, «дурак», или «незнайко», стоит на пороге так называемого «иного царства». Найти это царство — высший идеал христианского русского народа. Именно через сказку и могут распространяться в семье и школе важнейшие православные понятие. Правда, как пишет Трубецкой, «попытка узнать душу народа в его сказке» сталкивается с тем, что «национальное… почти всегда вариант общечеловеческого»...