Понимание требует свободы, или Не делайтесь рабами нарративов

Человека ничто так не характеризует, как контекст, в который он погружает другого

Человека ничто так не характеризует, как контекст, в который он погружает другого при встрече. Особенно, если этот другой по-настоящему другой — т.е. непохожий, не из близкого и знакомого круга людей, живущих в схожем контексте.
В этом смысле русскость — это как раз положительный контекст для другого (у тех же англосаксов всё с точностью до наоборот).

Контекст важнее текста

Контекст важнее текста, потому что один и тот же текст в разных контекстах означает разное и, порой, противоположное. Один и тот же текст в одном случае может быть — истиной, а в другом контексте — ложью.
Потому следует особое внимание уделять именно контексту. Часто мы не понимаем  и не принимаем друг друга только потому, что не вникаем в другой контекст другого, вписывая его текст по умолчанию в свой привычный контекст. Как заметил Уилсон, «человеческий мозг ведёт себя так, как если бы он состоял из двух частей: Думающего и Доказывающего... Думающий может думать практически обо всём. И  что бы ни думал Думающий, Доказывающий это доказывает» (Роберт Антон Уилсон. «Психология эволюции»). Если Думающий что-то думает, Доказывающий легко находит этому доказательства. То есть, мы находим доказательства тому, что хотим доказать.
Чтобы извратить восприятие события  или факта общественной жизни, достаточно преподнести его в ложном контексте, придающем позитивный смысл негативным явлениям. Это один из приёмов искривляющих сознание технологий современности. Именно поэтому работает принцип: ложное «мы» создаёт ложное «я» —  базовый алгоритм оболванивания. Почему ложное «мы» так сильно? Потому что неложного «мы» не слышно, оно стало пассивным, бытийно не актуализированным — ненужным.

Для верного анализа ситуации необходима свобода от всевозможных контекстов

Для верного анализа возникшей ситуации, для установления правильного диагноза событию необходима свобода от всевозможных контекстов — чтобы видеть, что есть, а не фантазировать на тему, следуя в том или ином русле своих ожиданий и представлений. Необходимо сохранять открытость для встречи с неожиданным и не ожидаемым, для встречи с другим. Находясь в плену того или иного контекста, открытость «закрывается», потому что  «открывается» следование в русле.
Надо помнить о своей ограниченности и стоять в зоне своего незнания, чтобы видеть. Стоящий в зоне своего знания слеп к новому. А мир — текуч, в нём всегда всё новое, и даже давно знакомое никогда не повторяется. Об этом и Гераклитово «дважды не войти в одну реку», и Сократово «я знаю, что ничего не знаю», и доминанта Ухтомского.

Потому для видения  нужно находиться в созерцательном состоянии, а не деятельном. Деятельное — для освоения и усвоения, для понимания частностей и данностей уже познанных созерцательным путём. Платоновский Вощев задумчив «среди общего темпа труда» — т.е. он познаёт, ищет, а не слепо верит и действует, потому и видит то, что другим не дано ( «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда. Вощев взял на квартире вещи в мешок и вышел наружу, чтобы на воздухе лучше понять свое будущее». А. Платонов. «Котлован»)

Понимание требует свободы 

Люди, действенно вписанные в один контекст, не воспринимают другой — они всё вписывают в свой привычный контекст, потому не в состоянии выйти за его пределы и оценить себя и происходящее критично (таких большинство). Довольно точно выражает суть этого феномена определение «рабство нарративу», придуманное Егором Яковлевым, хотя и прилагаемое им к более узкой сфере — историческим исследованиям.
Человек слеп к одному контексту потому, что всецело погружён в другой — с головой погружен, избыточно, т.е. он несвободен, а потому глух и слеп к иному. Понимание требует свободы.

Именно поэтому существует технология оболванивания, когда людей нарочито втягивают в какие-то совершенно безумные, оторванные от реальности истории, сохраняющие видимость актуальности, в качестве персонажей, навязывая им определенный нарратив, в рамках которого быть нормальным невозможно. Стоит начать играть в такую игру, и ты оказываешься в комнате кривых зеркал, которая тут же создаётся усилиями самого персонажа. Причём она не вовне, а внутри, потому выйти из этой комнаты крайне затруднительно (для большинства — невозможно, т.к.  необходимо для этого обладать духовными навыками).

Более того, став персонажем чужого нарратива, человек оказывается в плену у фантазий его автора, т.к. автор нарратива волен менять сюжет в любую сторону, при этом привязанный к нарративу раб неизбежно последует за ним. Привычное христианское «Не делайтесь рабами человеков» можно прочесть как «Не делайтесь рабами чужих нарративов».  При этом я сам себе — чужой, когда не Божий, т.е. я вне Бога несвободен и могу стать рабом даже своего собственного нарратива, который вовсе не мой, а привнесённый извне («понахватался»), ибо мой нарратив — Христос, и я во Христе — это я. Я — тот, кто свободен.

Чтобы действительно понимать святого, надо быть святым

Читая цитаты святых и гениев, люди, как правило, наивно полагают, что понимают их. Это, конечно, не так — им только кажется, что понимают, потому что подлинная глубина сказанного  открывается лишь такому же глубокому уму и сердцу. Чтобы действительно понимать святого, надо быть святым. Хотя бы отчасти — и той частью себя, которая свята, т.е. тоже отчасти понимать. Понимание  — не пассивно, оно есть активное движение навстречу, следование в том же русле и направлении.
Смирение — это и скромность, понимание своих границ, без которого никуда. Но речь о подлинном смирении, которое делает зрячим, а не о мнимом, за которым прячется гордость и ограниченность, всегда мнящие о себе слишком много.

* * *

Различие между святым и обыкновенным человеком носит не количественный, а качественный характер  — это сущностная разница, а вовсе не большее количество знаний и умений (не большее количество прочитанных книг, как иногда думают, и даже не большее количество хороших поступков). Хотя особые знания и умения могут иметь место (но их может и не быть), не они определяют картину личности, а то состояние, в котором эти знания и умения (при их наличии) стали возможными.

* * *

Высокий текст защищён от профанов своей высотой: чтобы его прочесть, надо до него дорасти, иначе всё пролетает мимо... Как дальтоник не различает цвета, так неготовый ум не различает смыслы. Высокий текст для невысокого ума — слепое пятно, т.е. несмотря на то, что он - есть, его как бы нет...  Это в лучшем случае  — для автора лучшем. В худшем,  присутствие высокого будет замечено, но его непонятность повесят жерновом на шею автора...

* * *

После прихода Христа всякий человек потенциально открыт высокому, т.е. может развить в себе высшую личность. Но если ему хватает своей маленькой индивидуальности, если нужды в том, чтобы расти, нет, то и роста не будет.

Иллюзия, что тексты великих понятны всякому, вводит в заблуждение и лишает необходимой внутренней динамики.

Денница вышел из контекста «произведения» Бога

Творец создал творение — «произведение». Денница вышел из контекста «произведения», намереваясь дать жизни собственный контекст как новое содержание творения. Но суть творения — в контексте, дарованном Творцом, иначе оно пусто. Творец как совершенный автор и совершенный читатель наполняет смыслом своё творение, оно живёт в Его Мысли. Творец — непременный контекст творения.

Человечество вместе со своей наукой пошло путём денницы — один в один. Шаг в шаг!

Можно говорить, что Христос и Антихрист — это две истории о человечестве и всём творении, две модели развития. Первая — от Бога, вторая — от творения, утратившего Божественный контекст. Наука могла бы стать путём к открытию, а не закрытию Бога в человеке, если бы не утратила научную чистоту и сохранила гуманистическое направление развития. По сути, наука вплотную подошла к открытию Бога и в это же самое время она его закрывает в человеке, помогая тем, кто  давно  этого  желает.

Жизнь — это разговор, это история которую я рассказываю самому себе, другим людям и/или Богу. Чтобы жизнь состоялась, надо как бы стать словом в устах Бога, надо чтобы Бог читал, проговаривал мою историю — в Его устах я есть.

История человечества — путь познания своей пустоты вне Бога и поиск себя. А раз по-настоящему я есть только в Боге, то значит и поиск Бога, как ни странно это прозвучит. Человечество отошло от Бога в поисках Бога, но Бог его всё равно настигнет.

Не делайтесь рабами чужих контекстов — это формула достоинства

Не делайтесь рабами чужих контекстов — это формула свободы от больного юродского. В этом запрет вверять себя людям, которые непременно губят человечное в человеках, а люди с погубленным человеческим, но сохранённым божественным — это и есть юродивые (в своём божественном человек остаётся целым, если актуализировал его и живёт в нём). Вверять себя надо только Богу. Любить людей, прощать людей и вверять себя им — не одно и то же. Когда вверяешь — надеешься на человечность, но и здесь следует научиться различению: надеяться — одно, а вверяться — другое*. Надейся иначе — не вверяясь**, т.е. не до конца: это про зазор между людьми — он необходим.

Не делайтесь рабами чужих контекстов — это формула достоинства. 

А если мы говорим о любящем человеке? Можно ли становиться рабом его контекста? Но ведь любящий не делает рабом! А если я сам(а) становлюсь рабом, то меня нет. Можно и нужно стать другом, напарником, играть в одну игру, в один контекст как игру. А рабы нужны только рабам. Рабы любить не умеют.

* * *

Не надо пытаться работать дешифратором, не надо переводить другого на язык своих шаблонов. Другой не может поместиться в рамки моих шаблонов. Сквозь эти рамки он не сможет и достучаться до меня — мы не встретимся из-за тьмы шаблонов (они встанут между нами). Шаблоны, а не Христос! Чтобы встретиться, между нами должен быть Христос. Он — мост, на котором встречаются два человека в любви Христовой.

Евангельское «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мтф. 5:37) — и про это. Не надо мудрить, чтобы не перемудрить. Надо смотреть просто - это-то и есть самое сложное.

Суть всякого идола — порабощение другого во имя своё

Люди обросли идолами, как могилы обрастают травой. Кажется, нет  такой структуры в душе, которая не проросла бы сегодня идолом. А суть всякого идола — порабощение другого во имя своё.
Идолизация духовного пространства осуществляется за счёт абсолютизации относительного. Абсолютен только Бог, потому, абсолютизируя относительное, мы создаём идолов, вопреки заповеди «Не сотвори себе кумира».
Идола можно сотворить из любой идеи, даже из идеи Бога. Одно из главных отличительных качеств всякого идола — самоутверждение, порабощение другого во имя своё, а не служение Богу, в т.ч. богу в другом и богу в себе.
Как заметил свт. Василий Великий, «идол есть также и всякое напечатлеваемое в душе представление понимаемого ложно — о Боге ли то, или о чем-нибудь познаваемом. И доколе не уразумеваются действия и явления истины, дотоле каждый чтит собственные свои кумиры». То есть всё, понятое неверно, ложно, и закрепившееся в нашем представлении, суть идол.
И всякий идол — Ваал, потому что в последней своей точке непременно превращается в Ваала, пожирающего человеческие жизни.

Родина — не идол

Родина — не идол, нельзя позволять превращать служение Родине в служение идолу. Служение Родине — это форма служения Богу, иначе вырождение и гибель неизбежны.

* * *

Герман Гессе, когда к власти в Германии пришли нацисты, сказал: «Я желаю поражения моей стране!». В этом проявился его патриотизм.

* * *

Мою Родину определяет мой внутренний человек, который сформирован даже не культурой, а каким-то внутренним голосом, зовом быть. Но быть не вообще, а в конкретных координатах. Я ещё не сформулировала это как следует. Одно понимаю, мои потребности не ограничиваются внешними факторами, и доминирует не внешнее, при том, что оно наличествует и влияет.
Иду от самого слова, размышляю от своём рождении, и тот самый зов воспринимаю, как первую родину. Почему? Потому что всё остальное, утратив связь с первым, перестает вообще что-то значить. Словно умирает. Есть некий механизм воспроизводства самой себя — Родиной. Это не статическое, а динамическое понятие. То есть, та же земля, если перестанет воспроизводить нечто вроде своей сверхидеи, может утратить признаки родины. Как выразился кто-то из френдов, и на родине можно скучать по родине.

* * *

Ближе всего к понятию «родина» понятие «народ». Как говорил свт. Иоанн Златоуст, народ — это святые, а не толпа народа. Так и с родиной обстоит дело, потому эту Родину пишут с большой буквы.

«Лепта вдовы» — про юродство

«Лепта вдовы» — про деньги? И про деньги, конечно, но главное — в другом, главное — полная самоотдача. А ведь это о юродстве по сути. Обычный человек оставляет что-то для себя, внутри себя оставляет что-то для себя — чтобы держаться за это, когда понадобится. Мы так и говорим о человеке в бедствии: «хорошо держался» или «плохо держался».

(Помню покоробившее меня мнение какого-то аналитика, который, говоря о фотографиях Львовского погрома, а затем о фото «хорошо держащейся» девушки, жертвы, сказал что-то вроде: «Значит можно и в таких обстоятельствах хорошо держаться». Он назвал эту девушку святой, однако от этого более благочестивыми его слова не стали. Другие, значит, держались плохо. Внутри меня всё бунтовало, ибо не смеет никто, тем более не переживший такой же ужас на себе, давать оценки людям, рассуждать, сидя в благополучии, кто хорошо держится, кто плохо в такого рода обстоятельствах. Это низко и пошло. Нормально - не оценивать, а сострадать! Сама оценочная мысль говорит об отсутствии сострадания. Для аналитика, вероятно, это нормально, но для человека в этом аналитике - нет, особенно если это священнослужитель.)

Глядя на Андрея Платонова, я понимаю, что такое полная самоотдача. Это светящийся шар жизни, который подарен Другому (т.е. Богу, в т.ч. богу в другом и во мне). В этом шаре не осталось и точки «земли», на которой я могу «перезимовать», благодаря которой могу «хорошо держаться». Такой человек отдал всё, что у него было, другим - так сильна в нём страсть любви к другому (таковы Цветаева и Платонов, например — об обоих говорят, что они были плохи в чём-то, что держались плохо, поступали дурно, но это несправедливо).

Маяки

Слово «искусство» не зря похоже на «искушение». Искусство по сути — всегда попытка (и способ) найти себя подлинного, чтобы видеть подлинное. Но важны маяки, чтобы не потеряться в океане. 
Что (или кто) служит маяками? Наверное у каждого они свои. Что до поэзии, то маяками являются носители дара — они приобщают к поэзии. Тот, кто вкусил, знает вкус. Правда,  что есть поэзия? Тут тоже мнений множество, я говорю о своём опыте, о своём видении и понимании. Но, правду говоря, я думаю, что всё множество, если договориться о терминах, будет всё-таки про одно и то же. И в этом своеобразный критерий подлинности опыта.
Поэзия — одна на всех, хотя и и в разных вариантах явлена. Стихи и поэзия — не одно и то же.
И ещё важно, что поэт и человек, носящий его в себе, чаще не сопадают. Хотя есть такие чудаки, в которых совпадает — для меня они-то и есть настоящие. Цветаева такой была, например. Потому множество приписываемых ей низостей — всего лишь ошибки непонимания её поэтической сути, её человеческой сути. У поэтов ведь и болезни другие, и травмы, и грехи. Всё иначе следует понимать, чем обычно понимается. И это бесит примитивных людей.  Маяком ведь служит поэзия человека, а не его заблуждения. И мы  друг на друга так и должны глядеть — на лучшее в другом, а не на худшее. Достоинства должны высматривать, а не низости. Каждый ищет то, что ему интереснее, и видит то, что хочет видеть. Как заметил один философ,«человеческий мозг ведёт себя так, как если бы он состоял из двух частей: Думающего и Доказывающего. Думающий может думать практически обо всём. И  что бы ни думал Думающий, Доказывающий это доказывает». То есть, мы можем убедить себя в чём угодно, если хочется, потому важно, чего именно хочется. Важно КАК мы смотрим на другого, каким ярлыком хотим наградить его. Это о ценности нашего видения и понимания — человеческого. Видим то, что хотим!
Отсюда маяки — это нечто более надежное, чем мнения людей.
В общем, тема эта широкая и глубокая — не трафаретная, хотя сегодня всем хочется именно трафаретности, примитива, чтобы не объёмно мыслить, а плоско, чтобы не поэзией мыслитить (в данном контексте она у каждого своя, но при этом — одна на всех), а инструкциями («Прокрустово ложе»). И тут поэзия — помеха, она всегда и всем помеха именно потому, что зовёт стать целым, объёмным — как шар.

Плохое время и настоящие поступки

Плохое время, злое и низкое время — это когда люди становятся не способными на большие и настоящие поступки, когда ими всецело овладевает мелкое, корыстное, тщеславное,  когда даже добродетели не могут вырваться за рамки пошлости. Но именно в такое время, когда кажется, что совершить настоящий поступок невероятно трудно, его, наоборот, очень легко совершить, потому что всё вокруг вопрошает о таком поступке и помогает его совершению. Поступок в такое время гремит на всю Вселенную — даже маленький, но настоящий, совершённый не благодаря каким-то внешним факторам и выгодам, а, наоборот, вопреки кажущейся невыгодности и невозможности.

* * *

Не время делает людей плохими, а люди делают время плохим. Это вопрос качества и количества действующих во времени людей. Если хороших много, но они бездействуют — для времени их добро не существует. Да и так ли хороши хорошие, которые бездействуют? Скорее, это мнимо хорошие люди, мнящие о себе и о времени, не понимающие  себя и время люди. По-настоящему хорошие всегда действуют, именно они делают время хорошим, как по-настоящему нехорошие, опираясь на инертных и бездействующих, творят плохое время. 

---

* Чтобы не разочаровываться, надо не очаровываться

** Когда же воскрес Он из мертвых, то ученики Его вспомнили, что Он говорил это, и поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус. И когда Он был в Иерусалиме на празднике Пасхи, то многие, видя чудеса, которые Он творил, уверовали во имя Его.Но Сам Иисус не вверял Себя им, потому что знал всех и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке. (Ин 2:22-25)

Дневники 15-16 декабря 2017; 4 февраля, 5 июля 2018; 12 января, 22 февраля 2019; 25, 28-29 января, 9, 12 февраля, 25 августа 2020