Поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых
Знаете на кого похож поэт? На ёлочку, которая подходя к зеркалу, видит не только ёлочку, но и лес. Лес — через себя, в себе. Это некая обратка пословице «за деревьями леса не видать». Поэт — это слышание Целого и, при успехе, голос Целого (не толпы, но цельности человеческой).
Любить другого и любить другого в себе — не одно и то же. Закрытость перед инаковостью другого — это запрет своего развития в ином. Через инаковость другого можно стать шире, больше и счастливее. Или, наоборот, уподобиться палачу, казня и другого, и себя.
Здравомыслие — это совесть, а не интеллект. Движение к здравомыслию — это путь очищения совести.
Грех осуждения другого — это грех неразличения природного и личного в человеке.
Человек — не фабрика по производству добрых дел, к нему нельзя относиться утилитарно. Человек — не средство для получения того или иного добра, он сам — цель.
Человек — это тот, кто реализует невозможное и так (только так!) становится собой. Если он дерзит мирозданию, хамит и грубит Творцу и Его творению — это результат остывания его дерзания, его желания стать невозможно прекрасным, каким его задумал Бог. Человек становится ужасным, когда перестаёт стремиться к прекрасному, идеальному, невозможному, которое создаёт его человечность, растущую из Бога в Бога.
Контекст важнее текста, потому что один и тот же текст в разных контекстах означает разное и, порой, противоположное. Один и тот же текст в одном случае может быть — истиной, а в другом контексте — ложью.
Идеологические штампы — это мусор, засоряющий мозги. Итог — люди перестают воспринимать нормальный текст, чувствительность остается только к идеологическим агиткам.
Личность — это точка стояния человека в Боге, а не в человеке.
Странно, что некоторые вступают в сговор с диаволом, надеясь «заговорить ему зубы» и получить поблажки. Это в принципе невозможно — по природе вещей. Особенно странно, когда на это рассчитывают как бы верующие люди. Диавол жестоко посмеётся над ними. Спастись отступничеством — невозможно.
Шторм. За все шкалы
ночью заходит душа.
Ты увидишь оскалы
пробудясь и дыша.
Срыв, и куда-то канет
весь сияющий флёр.
Маршал Ниель обманет
never – o nevermorе.
Осыпь развалин
утром лежит в наготе:
ты зачем-то оставлен
в мировой пустоте...
Я встречал людей, которые,
на вопрос о том, как их зовут,
робко – словно совсем не могли претендовать на то,
чтобы иметь ещё и наименование –
отвечали: «Фройляйн Кристиан», прибавляя:
«как имя», они хотели облегчить вам понимание –
никаких сложных фамилий,
вроде «Попиоль» или «Бабендерерде» –
«как имя», пожалуйста, не обременяйте свою память!..
Морок. Диапазоны
Душе нипочем в ночи.
Ласки, тиски, резоны,
Ложки и рогачи.
Ты – и твержу потерь я
Перечень-приговор.
Нильский разлив неверья –
Невер-, о невермор!
Хлам, и всегда руины
Утром заголены:
Ты и твои глубины;
Явью червивы сны.
Выпей - и тень проступит
Губою на ободке.
Линия – кто преступит,
С кем?..
Полторы палаты, тринадцать мест
Беднейшие женщины Берлина,
заключенные, проститутки, бездомные…
У всех одна и та же причина
скрючиться – тот же кричащий жест.
Криков нигде не умеют встречать,
как здесь, привычным таким безразличьем.
Здесь всегда есть кому кричать.
«Женщина, тужьтесь! Понятно, да?
Такое не делается без труда.
Так не тяните! Давайте! Ну же!
Дерьмо попрет, бывает и хуже.
Вы не на отдыхе! Здесь не игра!..
На этой маленькой, почти детской кровати
скончалась Дросте (в Мерcбурге та кровать теперь эскпонат музея),
на этом диване в доме у столяра - Гёльдерлин,
на санаторных койках где-то в Швейцарии - Рильке, Георге,
на белых подушках в Веймаре
угасли
большие черные очи Ницше,
всё это теперь лишь хлам
или вовсе не существует,
призраком стало,
утратило сущность
в безболезненно-вечном распаде...
Мне думается, что вас уже некоторое время занимает вопрос: что же оно все-таки такое, это современное стихотворение, как оно выглядит? Попытаюсь ответить методом от противного, а именно рассказать, как НЕ должно выглядеть современное стихотворение...
Когда непостижимое восстало,
воскресло Божество, заговорив,
стихи возникли – в них начало,
скорбей непрекращающийся взрыв.
Пусть бьётся сердце в чаянье походов,
строфу насилье власти не прервёт;
союзы и вражду народов,
входя в уста, строфа переживёт.
И маленькое племя тоже пело,
как пел индеец яки и ацтек;
гнёт белых, их корысть оно терпело,
оставшись в строфах полевых навек...