Живой свет, очень смиренный и кроткий, стоящий в уголке тёмной внутренней комнаты

Поняла, что моя София напоминает изображение иконы Богородицы «Прибавление Ума» (Подательница Ума). Уверена, что на иконе изображено то же самое явление (феномен). Богородица почитается как вместившая в себя Софию. Она словно одета в этот «колокол», как в кокон. Быть может уместно вспомнить фильм «Аватар», тогда удобно будет сказать по аналогии с фильмом, что личность «надевает» свою природу примерно так же, как герои фильма надевали свои аватары. И у нашей человеческой природы тогда два наряда: ветхий и новый.

============

«Прибавление ума» («Подательница ума», «Ключ разума») — почитаемая в Православной церкви икона Богородицы. Празднование совершается 15 (28) августа. По преданию икона была написана в XVII веке после видения неизвестным иконописцем Божией Матери. Этот иконописец во время раскола русской церкви никак не мог уразуметь для себя смысла никоновской реформы и впал в безумие. Тогда он стал горячо молиться Пресвятой Богородице о вразумлении. После Её видения он получил обещание об исцелении, если он напишет икону Богородицы в том виде, в котором Она ему явилась. Иконописец исполнил свой обет и назвал написанный образ «Прибавление ума Пресвятой Богородицею». Оригинал хранился в Спасо-Преображенском соборе города Рыбинска. Прототипом этой иконы является статуя Богоматери, находящаяся Доме Богородицы в итальянском городе Лорето. Эта связь установлена Андреем Александровичем Титовым в начале XX века. В России сказание о Лоретской Богоматери известно с XVI века, а непосредственным иконографическим источником иконы «Прибавление ума» послужили гравюры с изображением лоретской святыни. На иконе Богоматерь и Христос изображены спелёнутыми фелонью. На головах у Марии и младенца царские венцы. В левой руке у Христа держава. В верхней части иконы находится арка и светильники. По обеим сторонам нарисованы ангелы, которые держат в руках зажжённые свечи. Под ногами Богоматери и над её головой изображёны херувимы с распростёртыми крыльями. В нижней части иконы часто бывает написан текст: «Изображение Пресвятые Богородицы прибавлением к житию судити живых и мертвых от смертного убийства защищает, от тлетворных ветров, от озноба, от трясавицы, от находа зверей ядовитых, от врагов и мшиц, и комаров». В Покровском храме города Тутаева хранится почитаемая чудотворной икона «Прибавление Ума». К ней обращаются за помощью в учёбе, избавлением от душевных заболеваний, просветлением мыслей и т. п. Традиционным стал привоз иконы в областной центр Ярославль перед Днём знаний. В Москве образ Божией Матери «Прибавление ума» есть в храме в честь Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском, что на Церковной Горке у метро «ВДНХ».

Есть ещё одна картина, которая мне вспоминается - «Поцелуй» Густава Климта. Вот этот единый кокон, в который заключены влюблённые. Это, конечно, совсем иной уровень - чувственный, и всё же художественный гений Климта уловил нечто большее, чем принадлежит телу и телесному (включая душевность), он запечатлел некую целостность, которая возникла в результате любви. Целостность возносит любящих на совсем иной уровень, потому эта картина так удивительна и буквально завораживает зрителя.

Образ, который долгие годы хранился внутри в неприкосновенности, теперь животворит картинку. В душе осталось только воспоминание о нём (повторить не получится - это как поэзия...). Это - реализация. Вероятно прав Флоренский, образы в нашем уме - объективная реальность, а не субъективная.

После реализации образа и воплощения его в рисунке, сколько нового я узнала о том, что видела. Оставаясь неприкосновенным, он хорошо сохранялся, но поняла я, что видела, только воплотив идею в материальном носителе. Тогда пришли сопоставления с другими известными мне феноменами, а до того, такое очевидное сходство и с фелонью, и с иконой «Прибавление ума» не приходило в голову. Вероятно потому, что не было общения с иными предметами мира, с иными явлениями. Образ в голове был нежно храним и оберегаем - но в отрыве от всего остального.

Теперь я понимаю, почему пришло время его воплотить - я в состоянии понять всё, что за этим произойдёт. Слава Тебе Боже! Слава Тебе!

Думаю про красный цвет. Там ведь было другое - не цвет. Может если бронзу смешать с белым - больше похоже, чем если золото - но в бронзе красный как бы есть. Но ведь это не красный....
Не знаю как правильно выразиться. Там белый и золото, серебро, бронза, но белая. То есть это серебро, которое даёт отлив бронзово-золотой...
Это всё не цвет, а что-то другое - что? Цвет вообще - это земное, там не цвет...

Как свет, наверное - он же белый...

Вот София в красном. Почему? В иконописи красный цвет - цвет мученичества, то есть она тут, вероятно, в красном - как страдалица нашими пороками и грехами. Она ведь с нами едина.

Со-весть - это весть Софии (и совместная - одновременно), общение возможно ТОЛЬКО в Софии.

Со-зерцание - это смотрение посредством Софии, в Софии - в Луче и посредством Луча (говорит Луч - мне, а я молчу, песня - это молчание). Не напрямую, не отсебятина в смотрении на... человека, предмет, явление, текст... а опосредовано Софией.

Со-знание - это знании Софии, знание в Софии и знание от Софии, и, в то же время - это совместное знание (всё, что совместное - софийное). Антихрист - это будет вместоСофия: софийное обрежут, а совместное (социальное) останется.

Думаю о канонах - они отражают реальность; неканоническое - нереальное, выдуманное, не имеющее опоры на реальную Софию. Фантазия вместо реальности - т.е. человеческое, слишком человеческое. Типы видения реальности и взаимодействия с ней зафиксированы в канонах. Каноны - словно камера хранения структур подлинного опыта.

Всё посюстороннее, не имеющее корня в Софии - всё равно, что нет его. Этим отличается подлинное искусство от поделок. Подлинное искусство всё софийное.

Настоящего не так просто достигнуть, чтобы до него допрыгнуть, надо избавиться от самости или уметь выпрыгивать из неё на время. Большинство же занимается самоугождением, но свои хотелки - это не искусство (любить искусство в себе, а не себя в искусстве).

Шехина́, шхина (ивр. ‏שְׁכִינָה‏‎, «присутствие, пребывание, проживание»), в иудаизме и каббале — термин, обозначающий присутствие Бога, воспринимаемое и в физическом аспекте. В основном термин употреблялся в контексте описания святая святых скинии собрания и Иерусалимского храма, и определялся как ощущение присутствия божественной силы.

Понятие о Шехине возникло в талмудическом иудаизме. Буквальное значение термина — «присутствие [среди]»; сам термин выводится из глагола «шакан» (ивр. ‏שׁכן‏‎, «посещать, прибывать», сравните «мишкан», в котором, собственно, и происходило явление шхины), характеризовавшего пребывание Славы (ивр. ‏כבוד‏‎, кавод) Бога Яхве среди народа Израиля в скинии собрания. Собственно, в Библии слово «шхина» не встречается, однако оно, равно как и его производные, используется для обозначения как понятия «Славы Господней» (греч. δόξα), так и понятия скинии (греч. σκηνή) в еврейских переводах Нового Завета.

Из «Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона»:

Божественное величие (Шехина);
Божественная святость (Шехина, שכינה);
Божий промысел (Шехина);
Святой Дух (Шехина);
Слава Бога (Шехина);
Слава Господня (Шехина).

- «Шехина (или Шхина) - каббалистический термин, дословно Мудрость и Любовь к ближнему. Шхина – это собрание всех душ, которые хотят всем сердцем принять Творца. Творец (Элоким) откликается только внутри этих душ. И тогда возникает слияние (двекут) между Творцом и всеми душами вместе. Этого состояния мы должны достичь. Верующие иудеи говорят, что оно должно произойти в нашем поколении. Будем надеяться, что так оно и будет!
 София - на арамейском ХохмА, Премудрость, женская ипостась Творца. Идеальный прообраз Мира и олицетворенная Мудрость Бога. Как и Шхина, Она женского рода, но нисходит от Творца, а Шхина восходит к Творцу. В ранних толкованиях христианства София отождествляется с Христом».

 - «София нисходит от Творца, а Шхина восходит к Творцу» - вот это наверное ключевое, что мне надо понять.

Почему брюки не женская одежда? Мне кажется, что женское платье - это некий символ запечатлённого мной феномена (Софии, вероятно). Тогда почему женщины должны носить платья, а мужчины нет? Богородица потому и смогла зачать... Это, возможно, одного контекста моменты.

Женская целостность (женщина - как интернет, мужчина - как архив) также коренится в этом феномене.

Сейчас подумалось, что встреча с этим феноменом - это очень показательный для меня опыт. Всегда сначала знакомство с живым феноменом - личная встреча - и только потом описания этого феномена, сделанные другими людьми. К данному случаю более всего подходит икона «Прибавление ума». И расстояние между встречей с феноменом и встречей с «описанием» его так велико, что при встрече с «описанием» я не сразу узнала в нём знакомый феномен.

Не сверкание, и даже не сияние (сияние кажется слишком сильным словом). Свечение!

Да, образ, который хранился во мне неприкосновенным 20 лет, после запечатления его на бумаге перешёл из воображения на лист бумаги. Память словно сменила носитель. В этом ключик к тому, что такое искусство вообще и живопись в частности. Доступное прежде мне одной, и то отчасти (повторюсь, что никаких мысленных операций с этим образом я не производила - пока не нарисовала виденное), теперь доступно всем.

Интересный образ. Место его нахождения - Гремячев Свято-Успенский монастырь, который является подворьем Свято-Никольского Черноостровского монастыря  (расположен в селе Гремячево Перемышльского района Калужской области».

Августин прибегает к доказательству существования времени с помощью логики, логического экзистенциального суждения: нельзя увидеть то, чего нет (neque potest videri id quod non est) (lib. 11. Cap. 17). К этому же аргументу он прибегает при доказательстве существования свободы воли: даже, говорил он в трактате «О Граде Божьем», если Бог все знает, что есть в человеческой душе, значит, в душе нечто есть, причем что-то свое, ибо нельзя познать ничто. Видеть это можно, однако, не физическим зрением, а только умом, animus. «Следовательно, и будущее, и прошлое есть» (ibid.). Этот ход впоследствии сделает Декарт, ведь здесь фактически в более длинной формулировке скaзано cogito ergo sum.
Только после этого Августин говорит о том, что такое скрытое нечто – память.
Память сравнивается с преторскими когортами (lata praetoria!), где собрано все, что мы мыслим и чувствуем, и где все перерабатывается и передумывается (lib.X. Cap. 8). Та память, в которой прошлые события преображаются в настоящее, а настоящее – это то, что устойчиво cтоѝт, stat (субстанция, существительное, содержит этот корень). Это вещь, и в то же время это - дело и священное слово, res. Вещь в памяти становится, или устанавливается, поскольку память – это ум, он устанавливается как образ, imago вещей, выраженный и представлением их в виде картины, и сама вещь (res) в слове (таковыми вещами являются «грамматика», «диалектика» и «разные виды вопросов»).
Стоит просмотреть словарь Августина во фрагменте о времени, чтобы понять, насколько эти слова разными способами выражают нечто одно - время: stare (стоять); res-вещь, событие, действие; слово-весть-verbum; интенциональный процесс; схваченное слово, образ, след-вещь-vestigium; да и слово tempus, которое означает не только время, но и укол в висок. Эти слова выражают момент сворачивания действия в статику имени в уме-памяти. Такое сворачивание того, что было и что прогнозируется, происходит в уме, который обдумывает все возможное происшедшее или будущее словами в настоящем. Перфектное время рядом с настоящим, наготове явиться по вызову. В памяти «свернуто все, что мы думаем, либо увеличивая, либо уменьшая, либо каким-то образом изменяя то, что может быть постигнуто чувством». Августин подчеркивает близость перфектных времен настоящему: в памяти находится то, что еще не «схоронило забвение». Августин не говорит ни о каких представлениях, он говорит о том, что является на зов. Не случайно в этой главе множество сказуемых употреблено в настоящем времени, потому что «я пою, cколько хочу, не шевеля языком и не размыкая горла» (ibid.).
В памяти я сталкиваюсь с собой. Августин жестко подчеркивает разницу между «я» и «сам», «ipse». «Я» и «ipse» это разрыв, в этом пространственно-временном разрыве одна и та же вещь оказывается разной: одной, в момент, когда я ее видел (она вот еще – передо мной), другой – в воспоминании, внутри, куда попадает образ, т.е. в том, что и есть ipse-самость. В разрыве – точка трансдукции (термин Библера), в которой совершается процесс переключения (возможно, что времена, как спрашивает Августин, есть, но каждое исходит, procedit, из чего-то тайного, lib. XI. Cap.17). Эти слова, которые интенциональны и схвачены (конципируются, verba concepta), охватив все существо человека, ум и чувства, выступающие в единстве, так что можно говорить о чувственном уме и умном чувстве, из образов вещей, оставляют в уме свои следы, vestigia, что означает так же, как и tempus, «моменты», уколы в пространстве. Эту целостность нужно учитывать, если не желать отделить мысль от чувства, сделав из нее фикцию. (В свое время это делали с Декартом, позволяя производить странные инверсии, меняя местами следствие и причину, в лучшем случае отождествляя мышление и существование, в худшем отождествляя то и другое и Бога, как нечто привнесенное и ненужное, в то время как Бог был причиной существования и мышления.)
Что значит «ipse-сам» и чем оно отличается от «я»? Все богатство памяти – это и есть «само». «Я» выполняет двойную функцию: 1) оно закладывает весь собственный опыт, всё, что чувствовал и во что верил, и 2) оно пользуется всем этим заложенным, кроме того, что «я» забыло (praeter illa, quae oblitus sum). О забвении дальше (ясно, что оно пассивно), а сейчас речь об активном «я», которое создает образы и которое действует в настоящем или рядом с настоящим. Это «я» «бежит навстречу самому себе (mihi et ipse occurro), я размышляю о себе, изучаю себя (me recolo»), что, когда и где я каким-то образом мог бы действовать, egerim, когда действовал, agerem» (lib. X. Cap. 8).
Говоря о действии внутри памяти, Августин употребляет времена имперфекта, перфекта, либо перфектное будущее. Это особенно важно учитывать при том, что, сказав «другое время», мы на деле обозначили другое место, ибо время одно, но созерцаемое действует, а воспринимаемое умом существует.
Но вот любопытно: когда мы говорим «память», мы думаем о прошлом. Когда мы говорим «душа», мы вмещаем туда вообще всё, когда говорим «ум», мы «думаем» всеми временами, а ведь есть еще «сердце, соr», в которое сведены ум и чувство, что и объясняет тождество ума-сердца-духа, или сознающей души. И у Августина эти слова (не скажем – термины) почти синонимы, но только там, где он говорит о действии ума-души-сердца в памяти. Но в основном ум-сердце-дух и память – разное.
Августин склонен фиксировать разрывы, объясняя основания, по которым они происходят. Не в ум, как написано в русском переводе «Исповеди», а в сердце «я» отправляет выведенное, проверенное и признанное моим собственным сердцем. Тем самым «я» одобрило, что нечто истинно, и вверило ему, как бы отвечая, откуда «я» вынимало, когда и сколько хотело (cм.: lib.X. Cap. 10) . Августин снова употребляет перфект и имперфект для выражения завершенной одновременности, действующей рядом с настоящим. Ум-дух кружит вокруг сердца. Он связан с памятью, потому что вкладывает в нее то, что отдумано им, но чего в самой памяти не было (lib. X. Cap. 8).
Потому отождествлять их нельзя. Напомним однако, что мышление (Denken) Хайдеггер этимологически выводил из памяти (Gedenken), память – из благодарности (Dank), благодарность – из благоговения, молитвы (Andacht), и все это, в конце концов, – из древнегерманского слова «Gedanc», что означает и сердце, и душу. Мысль сердца Хайдеггер употреблял в смысле первоначального значения слова Gedanc. По Августину, как видим, это не так, но философская мысль кружит вокруг одного и того же.
Августин словно раскладывает моменты того, что является, как одно. Но четко показывает, что ум и память – не одно и то же. И нам это важно понять, тем более что мы начали с разницы глагольных времен и показываем, где употребляется настоящее, где имперфектно-перфектное, связанное с настоящим, а где-то еще помещается
плюсквамперфект.

* * *

«Потеряла (perdiderat, плюсквамперфект) женщина драхму и разыскала (quaesivit, перфект) ее со светильником» (19, 18). Теряя что-то, память и не показывает нам его.
Мы перебираем то, что ищем и вдруг узнаем то, «о чем нами было забыто, certe obliti fueramus). «Разве что не все выпало, exciderat» (там же). Если же в памяти содержится забвение не само через себя, а через свой образ, то оно непременно должно быть, чтобы как-то оказалось возможным схватить его.
Плюсквамперфекта мало, но не много и вспоминается вот так, случайно. Это как раз то, о чем мы говорили в начале: время ушло, но находит каналы связи и прежде всего через ум.
Ум проникает в природу, и «я сам не схватываю, capio, все, чем я являюсь.
Следовательно, ум (animus) тесен для владения ipse, самим собой. Так что «где то, чего он не схватывает собой? Неужели вне его самого, не в нем самом? Каким же, следовательно, образом он не схватывает?» (lib. X. Cap. 8). Такую странность и недоумение Августин выражает словами «восхищение, admiratio» или «оглушенность, stupor). Именно в скрытых каналах гнездится ipse, отличное от «я». Если «я» означает активно действующее лицо, личность, которая говорит с «ты» (здесь - с Богом), то «сам», или «тот самый» обозначается в речи как третье лицо, обозначающее себя как первое лицо. Это – трудность! Ибо здесь налицо возможность самоотнесения с сознанием, которое у Августина сопрягается с понятием ума или души, памяти, сердца, но можно ли приписывать этому самому ощущение и чувствование, о котором постоянно говорит Августин как о составляющих ума и памяти, где самость спрятана в забвении? Если так, то особенность ума быть и самообозначением, и предикатом, т.е. в любом случае выступать и как настоящее и как другое время, совсем в соответствии со значением времени в русском языке – выдолбленное раскачивающееся бревно. Это обоснование наличия времени, ибо у Августина в недрах памятливого ума наличны и образы вещей и сами вещи, т.е. знаки (образы) не стремятся к аннигиляции, делая прозрачными вещи. Наоборот, они составляют им препятствие. Но именно это составляет присутствующе-отсутствующую реальность, настояще-прошедшую реальность. Не случайно прошедшее присутствует, как свидетельствует грамматика, в настоящем. Выражения через «я» (я говорю) означают делать именно то, что я говорю.
Но выражение через «он», т.е. «сам», не имеет смысла просто некоего конституирующего высказывания, описания того, что вообще может быть.
Сопряженность «я» и «сам» - это сопряженность настоящего (со всем его прошлым и будущим), настоящего как представляющего, с субъектом действия, который говорит о себе, но всегда скрытно-закрыт. В оblivium скрывается «λήθη».
Приставка «ob» придает забвению не просто тайну и сокрытость, о чем выше мы упоминали, но оттенок смутного присутствия («я слово позабыл, что я хотел сказать»), по-крытости. Это сопоставление воз-вращает нас к первой главе первой книги, где Августин дает два определения «я»: это, с одной стороны, «человек, несущий смертность свою, свидетельство греха своего», а с другой – это человек, «частица, portio, созидания твоего». Оба жаждут славить Бога, но оба же определения соперничают: грех принижает, творение возвышает. Падший – «я», это действующее настоящее, представляющее себя «я», это - «кто», «quis», который сам говорит о себе: я - носитель греха и «тот, кто не знает Тебя» (lib. I. Cap.1). Возвышенный же – то «что», он и есть «ipse, сам» – тварь. В пятой главе первой книги впервые появляется и «сам», и «что», «quid» («что я сам для Тебя?»). Ответ прямо ставит вопрос о «забвении». Это место, locus, которое заполнено Богом, позволяющим «самому», т.е. человеческой самости забыть зло его. «Кто даст мне успокоиться в Тебе? Кто даст мне Тебя, чтобы Ты пришел ко мне в сердце мое и наполнил так, чтобы я забыл, obliviscar, зло мое и обхватил одно добро мое?» (lib. I. Cap. 5).
Начало и почти конец «Исповедей» сомкнулись в понимании времени и вечности. «Я» и «сам» сопоставляли многие философы: Дж.Л.Остин, Дж.Р.Сёрль, П.Рикёр. Кто-то писал о выражении через «сам» как конституирующем высказывании.
То, что у Сёрля называется локутивным актом (когда говорят то-то о том-то) и иллокутивным актом (говоря, что-то делаю) у Августина присутствует в «Исповеди» в полном мере, в анализе времени-памяти-внимании. Но он является пионером исследования «сам»ости в «Исповеди» и «Диалектике» как свидетельстве далекого времени забвения, в котором поместился Бог, позволяющий человеку возвыситься и спастись. В этом забвении – Истина, она не «где-то там», она и вне и внутри человека, делая важными три способа представления времени: 1) видение, когда действие реально происходит, 2) говорение (предсказание, рассказывание), 3) забвение, которое является молчаливой подсказкой пути, т.е. веры.

 Светлана Сергеевна Неретина
 «Время у Августина: от глагольности к существительному» (Фрагмент)

Умозрение - это особый тип мышления, когда мысль видят (свет). Мышление такого типа проживает мысль как образ (целостность, взаимотношения), т.е. это не привычное всем рациональное мышление, а нечто совершено иное, в некотором смысле - противоположное.

Подумалось, что, иконография Пятидесятницы, а именно сошествие Св. Духа на апостолов в виде огненных языков над ними тоже обращает нас к этому феномену. 

Книга «Деяний святых апостолов» рассказывает нам о событиях в Сионской горнице, где ранее состоялась Тайная вечеря, а теперь на десятый день по вознесении Спасителя собрались апостолы, так: «…внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян. 2:2-4).

В это время в Иерусалим из всей Святой земли и остальных провинций Римской империи евреи собрались на праздник цветения и первых плодов, который отмечали на пятидесятый день после ветхой Пасхи. Кроме того, в городе во множестве присутствовали римские солдаты, торговцы и путешественники из других народов. Они были поражены одним из удивительных даров Святого Духа апостолам – умением говорить на языках иных народов: «каждый слышал их говорящих его наречием» (Деян. 2:6).

«Премудрость светла и неувядающа, и легко созерцается любящими её, и обретается ищущими ее; она даже упреждает желающих познать ее.  С раннего утра ищущий её не утомится, ибо найдет её сидящею у дверей своих.

Книга Премудрости Соломона 6: 12-14

Сегодня я поняла, что наша домашняя икона Богородицы «Млекопитательница», которая у нас отобразилась на стекле (пластике), как «Призри на смирение» - тоже об этом.

Первообраз и образ имеют глубокую связь. Это не разное.
Тараканы в голове субъективны, а созерцаемые истинные образы - нет, в этом смысле образ и первообраз - одно.
Образ - нарисованное, а не то, что созерцается, созерцается первообраз - в какой-то своей ипостаси (это связано с личным восприятием лишь потому, что обращено к личности).
Более того, подлинный образ (рисунок) приобщает к первообразу.
* * *
Если Бог дал нарисовать, значит это уже не только личное. Нарисованное можно осмыслять и передавать другим. Личное работает внутри даже не будучи осмысленным - оно просто есть и работает присутствием.
Тут что-то главное, сердцевинное обнаруживается. 
* * *
Чистому всё чисто, надо только чисто созерцать и тогда страху нет места.
* * *
Важно мыслить сообща, так открываются истины, которые без другого - лишь смутное ощущение.
* * *
Светиться навстречу свету - не опасно. Опасно светить другим, ибо действительно светит тот, кто светится, а не тот, кто светит.
* * *
Важно не путать чистоту абсолютную и чистоту момента. В моменте постижения истины быть чистым легко, потому что истина захватывает целиком. В любви нет страха именно поэтому. Абсолютная чистота даже святым недоступна, а относительная - доступна каждому человеку, если он сумеет полюбить истину и удержаться в этой любви какое-то время. Святые - это не безгрешные люди, а умеющие удерживать себя в любви к истине длительное время, настолько длительное, что почти всегда.

* * *
Главное, конечно, происходит само собой. Мы немощны, и не надо требовать от себя невозможного. Святость - не сказка, до которой не дотянуться.
Как сказал кто-то из святых, Бог ближе к нам, чем наша кровь и кости. И когда уповаешь на Него, всё легко («Бремя Моё легко» - сказал Он) и нестрашно. Каждый из нас - нищий перед Богом, только не каждый это осознаёт. Нищему проще понять, что всё - от Бога, и только от Него. Нашего ничего нет и быть не может. Всё наше - тлен.
* * *
Наша гордость, наше тщеславие заставляют нас ставить перед собой недостижимо высокие цели, и мы не достигаем Бога не потому, что Он далёк, а потому что мы сами от Него далеки. Не надо ставить заоблачные духовные цели - в этом прелесть. Ложно смиренничая, мы на самом деле гордимся. Смирение - просто, как Бог. Стоит смирить зашкальные самомнения о своих духовных возможностях, которые где-то там, впереди, далеко за облаками, и Бог настигнет в тот же миг, ибо Он скучает, Он ждёт, Он стремится к нам.

Предающиеся духовному деланию постигают умом логосы этого делания, а умозрители [своим духовным оком] зрят то, что относится к ведению. Предающийся духовному деланию есть тот, кто обрел одно только бесстрастие страстной части [своей] души. Умозритель является “солью” для нечистых и “светом” для чистых (Мф.5:13-14).

Авва Евагрий Понтийский

Поразительно, что теперь того ощущения, которое было до создания рисунка, нет - только обычная память. Эти сумбурные в общем тексты даже править нельзя - они хранят путь в то состояние, когда образ ещё не перешёл в рисунок, а жил во мне. Ведь это тайна иконописи, для меня этот мой рисунок стал иконой того внутреннего события, той Встречи, которая длилась и длится, но теперь уже в другом формате.

(Бывает, что от перестановки слов текст умирает, словно забывает путь, откуда пришёл, и куда должен привести. Он превращается в пустые буквы. Живой текст звучит внутренним своим Зовом, Цельностью - он ведёт, а не просто информирует. Живой текст есть путь. 
Путь, Истина и Жизнь - это Бог-Слово, Целое Слово, т.е. Христос)

А я думала, что нарисую ещё несколько рисунков. Невозможно, я больше ТАК не помню. Того живого переживания, которое творило изображение и узнавало его, во мне нет. Вот почему образ хранился во мне столько лет без возможности оперировать им - чтобы он сохранился, а не превратился в производную моей памяти. Запечатлённое в душе хранилось в неприкосновенном состоянии, хранило те самые энергии в себе, которые я смогла воспринять, когда пришло время - чтобы дать мне, духовно повзрослевшей, возможность ощутить опытно то самое первое прикосновение, переживание, чтобы понять его и осмыслить. Я тогдашняя была к этому ещё не готова.

Фаворский Свет и София - одно? Христос одет в Софию.

«И Дух Божий носился над водой» - это была София или нет? София представляет Дух Божий, она - тот самый Голубь, который явился при Богоявлении. Она Дух Святой, почивший на Христе. София - птица, охватившая своими крылами тело Христово. И купола церквей, вероятно, о ней свидетельствуют (помнят и знают - одновременно, хранят память в нас и присутсвуют в Присутствии, как бы предстоят).

Икона Богородицы Прибавление Ума (Подательница Ума)
ПРАЗДНОВАНИЕ:
30 августа - переходящая
ИСТОРИЯ
Данные исследователей говорят о том, что иконография образа сложилась в XVI веке под влиянием западных гравюр и икон со сложной символикой. Однако большая часть сохранившихся икон «Прибавление ума» относится к XVIII-XIX векам. На них Пресвятая Дева и Богомладенец изображаются с царскими венцами на главах, при этом Христос благословляет правой рукой, а в левой руке Его — держава, символ царской власти. Богоматерь с Младенцем изображается на темнооливковом фоне в лучах Божественного света. Особенность иконы — своеобразные одеяния. Божия Матерь облачена вместе с Богомладенцем в длинный колоколообразный плащ — далматик. Он красного цвета, богато расшит золотыми крестами и украшен драгоценными камнями. В верхних углах иконы — лампады с языками пламени. Пречистая Дева изображена на фоне звездного неба, открывающегося под аркой портала. С обеих сторон подлетают к Богоматери с Младенцем Ангелы с зажженными свечами; над главами Их — три Серафима, в подножии — Херувим с распростертыми крыльями. Внизу виднеется город, символ Горнего Иерусалима.
Сохранилось старинное сказание, объясняющее происхождение названия иконы: «В ближайшее время после патриарха Никона жил в Москве один благочестивый человек. Много он читал книг церковных Иосифовского времени, а потом стал читать книги, исправленные патриархом Никоном. Начитавшись тех и других книг, стал он много думать и размышлять: будет ли он прав пред Богом и каким книгам нужно следовать ему, чтобы спастись; долго он думал, но решить вопроса не мог и сошел с ума. Когда возвращалось к нему сознание, он молился Божией Матери, чтобы Она возвратила ему разум. По его молитве последовало ему видение Божией Матери. Она заповедала ему написать образ в том виде, как Она явилась ему, и молиться пред ним, и обещала, что если он исполнит это, будет здоров. Человек тот был иконописец. После видения, когда возвращалось к нему сознание и прояснялся рассудок, он принимался писать образ Божией Матери. Но так как видение было кратко, то он забывал, как писать образ. Тогда он снова молился Богоматери и продолжал писать так, как внушал ему Бог. Таким образом он написал икону и назвал ее «Прибавление ума» ».
В начале XX века русский исследователь Андрей Александрович Титов установил, что прототипом иконы Божией Матери «Прибавление ума» послужила статуя Богоматери из города Лорето в Италии (точное указание на первообраз дал ему академик Никодим Павлович Кондаков): «Изображение этой иконы появилось на Руси, очевидно, с XVI века. В Лорето находится Святой домик или Святая хижина, где помещается образ Богоматери. Этот образ сделан целиком из кедрового дерева, покрытого сплошь бриллиантовыми ривьерами и жемчужными нитками. Изображение Богоматери, в общем сходно с иконой «Прибавление ума», которая западного происхождения, только переделана на «московский манер»».
В конце XX столетия выводы А.А Титова получили новые подтверждения трудами многих итальянских историков, археологов и искусствоведов. Паломники к Святому Дому в Лорето теперь могут увезти с собой такую же картонную иконку «Прибавление ума», какая продается в московских православных церковных лавках, только под итальянской иконкой добавлена подпись: «Богоматерь Лоретская. Русская икона XVIII века. Старославянская надпись гласит: «Икона Пресвятой Матери Божией, Пречистой Девы Марии, называемая Ключ мудрости».
На Руси самая древняя из известных икон Божией Матери «Прибавление ума» находится в Ярославской обласи в Покровском храме города Романов-Борисоглебск (Тутаев).
Чудотворный образ «Прибавление ума» начала XVIII века находится в Московском Тихвинском храме в Алексеевском.
Перед этой иконой обращаются с молитвой к Богоматери и Ея Богомладенцу как к источнику высшей мудрости и разума. Просят о «прибавлении ума», о даровании помощи в учении, а также о духовном просвещении и помощи в воспитании детей.
МОЛИТВЫ
Тропарь Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Прибавление ума», глас 4
О, Пресла́вная Ма́ти Христа́ Бо́га на́шего, благи́х Пода́теля, ми́лостию Свое́ю всю вселе́нную сохрани́, да́руй нам, рабо́м Твои́м, прему́дрость и ра́зум, све́том Сы́на Твоего́ ду́ши на́ша просвети́, еди́на Всепе́тая, от Херуви́м и Серафи́м сла́вимая.
Кондак Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Прибавление ума», глас 2
Я́ко умо́м Христо́вым на́с просвеща́ющую, хва́лим Тя́, Пречи́стая Ма́ти Го́спода, всю́ вселе́нную держа́щаго, Красоты́ ми́ра ви́димаго и неви́димаго, луча́ми Жи́зни на́с озаря́ющая.
Молитва Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Прибавление ума»
Богоро́дице Пречи́стая, до́ме, его́же созда́ Себе́ Прему́дрость Бо́жия, даро́в духо́вных Пода́тельнице, от ми́ра к преми́рным ум наш возводя́щая и всех к позна́нию ра́зума приводя́щая! Приими́ моле́бное пе́ние от нас, недосто́йных раб Твои́х, с ве́рою и умиле́нием покланя́ющихся пред пречи́стым о́бразом Твои́м. Умоли́ Сы́на Твоего́ и Бо́га на́шего, да да́рует власте́м на́шим му́дрость и си́лу, судия́м пра́вду и нелицеприя́тие, па́стырем му́дрость духо́вную, ре́вность и бде́ние о душа́х на́ших, наста́вником смиренному́дрие, ча́дом послуша́ние, всем же нам дух ра́зума и благоче́стия, дух смире́ния и кро́тости, дух чистоты́ и пра́вды. И ны́не, всепе́тая, вселюби́мая на́ша Ма́ти, пода́й нам ума́ прибавле́ние, умири́, соедини́ во вражде́ и разделе́нии су́щия и положи́ им соу́з любве́ неразреши́мый, всех заблу́ждших от неразу́мия к све́ту и́стины Христо́вы обрати́, стра́ху Бо́жию, воздержа́нию и трудолю́бию научи́, сло́во прему́дрости и душеполе́зное зна́ние прося́щим да́руй, осени́ нас ве́чною ра́достию, Херуви́мов светле́йши и Серафи́мов честне́йши су́щая. Мы же, сла́вная дела́ и многоразу́мную прему́дрость Бо́жию в ми́ре и жи́зни на́шей ви́дяще, устрани́мся земны́я суеты́ и изли́шних жите́йских попече́ний, и ум и се́рдце на́ше на Небеса́ возведе́м, я́ко да Твои́м заступле́нием и по́мощию сла́ву, хвалу́, благодаре́ние и поклоне́ние в Тро́ице сла́вимому Бо́гу и всех Созда́телю возсыла́ем, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Фата невесты символизирует Софию.

В монастырской лавке сидит скучает иеромонах Иустин. Мы чистим подсвечники. Заходит молодая девушка. Осматривает иконы и спрашивает:
- Батюшка, у вас все иконы святые?
- Все, - отвечает отец Иустин.
- Мне нужна икона богини красоты.
Мы прекратили работу. Прислушиваемся, предвкушая моральное избиение девушки.
Батюшка осматривает иконы и восклицает:
- Да вот же она!
И протягивает девушке икону. Та смотрит на неё, радостно говорит:
-Ой, какая красивенькая!
Расплачивается и уходит. Мы бегом к батюшке.
- Отец Иустин, какую икону вы ей дали?
- Какая ей нужна, такую и дал. "Прибавление ума" называется.
При этом радостные глаза отца Иустина излучали любовь и доброту.